У выдающегося украинского ортопеда-травматолога Александра Лоскутова юбилей!
Благодаря труду и таланту Александра Лоскутова в Украине начали делать операции эндопротезирования - пересадку искусственных суставов, которые возвращают к полноценной жизни тысячи людей.
Список званий и титулов профессора А. Лоскутова, который два десятилетия возглавляет кафедру травматологии и ортопедии Днепропетровской государственной медицинской академии, впечатляет. Лауреат Государственной премии Украины, заслуженный деятель науки и техники Украины, доктор медицинских наук, вице-президент Украинской ассоциации ортопедов-травматологов, почетный член-корреспондент Немецкого общества ортопедии и ортопедической хирургии. Накануне юбилея с профессором Александром Лоскутовым встретился «День».
— Александр Евгеньевич, как к вам пришла идея стать врачом-ортопедом?
— Вообще-то я мечтал стать дипломатом. С детства у меня была отличная память — я мог легко запомнить и пересказать, например, три страницы текста. Поэтому легко давались иностранные языки, что пригодилось, когда появилась возможность выезжать за рубеж. Мои родители были простыми людьми. Отец работал электромонтажником, у мамы было начальное образование, но именно по ее просьбе я и стал врачом. В конце жизни она много болела, а мне очень хотелось ей помочь. Кроме того, у моего лучшего друга мама была врач, и она тоже уговаривала его стать врачом. Мы поехали в Днепропетровск и подали документы в медицинский институт. Там был огромный конкурс — друг испугался и пошел учиться на химика, а я все-таки поступил. В институте мне нравилась анатомия, и я стал изучать сердце, чтобы специализироваться на кардиохирурга. Это была эпоха таких великих людей, как академик Амосов.
Я много читал, и на меня, конечно, оказывало влияние то, что врачами были многие выдающиеся писатели — Вересаев, Чехов, Булгаков, Пастернак. Поскольку особого материального достатка в нашей семье не было, я со второго курса начал ездить в стройотряд. Успел побывать в Сибири, в Калмыкии, в Казахстане. Приходилось подрабатывать даже на зимних каникулах. И вот однажды я получил сильную травму бедра. Из стройотряда приехал с температурой, долго болел. Пришлось пережить 11 хирургических операций, в том числе и в Москве, где познакомился с прекрасным человеком — академиком В. Стрючковым. Меня прооперировали, и я начал выздоравливать. После этого я попросился на стажировку на кафедре общей хирургии 1-го Московского мединститута, где ознакомился с технологией лечения больных, подобных мне. Наверное, это сыграло свою роль в решении стать травматологом.
Надо сказать, что в студенческие годы я часто дежурил в больнице скорой помощи и еще студентом провел более ста операций. Ведь для хирурга главное — это практика. После окончания института меня направили в 6-ю городскую больницу, где я получил самый разнообразный опыт. Часто привозили людей, пострадавших в автомобильных авариях. Приходилось делать все, в том числе выполнять работу нейрохирурга, сшивать сосуды. Через три года профессор Коллонтай пригласил меня работать на кафедру травматологии и ортопедии в областной больнице им. Мечникова. Я быстро адаптировался, вошел в коллектив, активно работал над кандидатской диссертацией. Пока ее завершал, начал набирать материал и для докторской диссертации, которую защитил в 1990 году. Следующей весной я возглавил кафедру ортопедии и травматологии — и почти два десятилетия ей руковожу. За это время она стала лидирующей в Украине по проблеме трансплантации искусственных суставов, потому что именно мы начали развивать это направление в нашей стране.
— Почему вы занялись пересадкой суставов?
— Толчком стали проблемы в травматологии, которые накопились к 1980-м годам. Раньше мы делали очень мало операций на тазобедренном суставе. Не было соответствующей подготовки, хотя за рубежом уже проводили подобные операции. У нас пытались выпускать какие-то плохие протезы, но от них было много осложнений.
— В основном суставы «замыкали» — у пациента уходила боль, но движения не было. А если больны оба сустава, что делать? Человек с двумя неработающими суставами может только ползать. Я оперировал одну пациентку, которая мне очень помогла в проблеме материаловедения, многому научила из того, что касается адаптации материалов к организму. И вот у нее начал разрушаться второй сустав. Для меня это была трагедия. После этого я начал работать над проблемой трансплантации искусственных суставов, разрабатывать свои технологии. Первые разработки были по голеностопному суставу, но параллельно велась работа и по тазобедренному. Я обратил особое внимание на пожилых людей, среди которых многие ломают шейку бедра. Их суставы соединяли гвоздями, бинтовали, но они не срастались. Я начал с того, что изучил существующий в мире опыт и наконец нашел такое решение, которое дало новое качество. После этого мы начали производство искусственных суставов в Украине.
— В чем состоял прорыв?
— Мы модернизировали конструкцию и дали толчок простому эндопротезированию. Когда сделали первую операцию, я пригласил директора завода, где изготавливали протез, и он даже прослезился. Смертность людей с переломом шейки бедра сразу снизилась в пять раз. Потом понятие возраста я вообще убрал — теперь поставить на ноги можно и очень пожилых людей. Раньше в Советском Союзе в некоторых областях, где не знали, что делать с шейкой бедра, больных не брались лечить уже с 60-летнего возраста. Представляете себе — абсолютно здоровый человек прикован к кровати, он лежит, и у него образуются пролежни, начинаются разные осложнения. Это обуза страшная — кто-то из членов семьи должен сидеть дома. Ведь больного надо кормить и за ним ухаживать. А запах в малогабаритной квартире, где живут несколько человек? И вот после операции лежачий инвалид начинает ходить и может вести полноценную жизнь. Директор завода, бывший ракетчик, вскоре приехал ко мне с коллегами, чтобы показать, какое великое дело мы сделали. На радостях мы даже выпили по маленькой. После этого пошли более серьезные разработки. Теперь мы почти все проблемы решаем сами, и нам никуда не надо ехать. Все делается на основе отечественных изобретений, и это намного проще и дешевле, чем за границей.
— Когда появились эти украинские протезы?
— По существу, в 1990 году. Сначала мы сделали частичную замену сустава, а в 1993-м начали делать полную. То есть уже 17 лет проводим подобные операции. Вот к моему юбилею появилась новая совместная разработка с коллегами из Берлинского и Гейдельбергского университета. Этот протез тазобедренного сустава рассчитан на очень молодых людей, которые бегают, играют в теннис. Правда, тут есть свои требования. Для того, чтобы было все благополучно, мы выдаем специальные памятки. Пациенты должны знать назначение протеза, мы обучаем их правильно двигаться. Люди проходят тренировочный этап при восстановлении движения. Это касается всех суставов — коленных, тазобедренных, голеностопных. Свой опыт мы передаем и другим.
Я организовал курсы по подготовке специалистов эндопротезирования, на которых обучились более 200 специалистов из всех уголков Украины — врачи, заведующие отделениями, доценты, профессора. Приходится готовить даже медсестер, потому что для операции необходимо разложить 90 единиц различного инструментария. Теперь эндопротезирование — это достаточно распространенная операция в Украине. Хотя от потребностей наша страна отстает ужасно. У нас выполняется примерно четыре-пять тысяч операций, а необходимо оперировать 45 тысяч пациентов ежегодно, чтобы нация не хромала, а ходила. Это я говорю только о тазобедренных суставах. Получается, что мы отстаем от потребностей в десять раз. Это кричащая проблема для общества и государства. Когда говорят, что человек может подождать, то я напоминаю: больному для передвижения нужна коляска. Хорошая мотоколяска стоит очень дорого. Инвалиду необходимо платить пенсию, за ним должны ухаживать родственники. Если посчитать, то материальные убытки от этого намного превышают стоимость эндопротезирования. А моральные последствия просто невозможно оценить — эти люди быстро истощаются, у молодых распадаются семьи, инвалиды превращаются в изгоев общества. И это в то время, когда их можно поставить на ноги, сделать полноценными людьми, которые будут работать и приносить пользу!
— Сколько стоит такое протезирование?
— От двух до восьми тысяч гривен — в зависимости от сложности. При этом, если отечественный протез стоит восемь тысяч гривен, то импортный — 22—24 тысячи. То есть наш в три раза дешевле, но по качеству не уступает. А если создать государственную программу, озадачить наши предприятия, то на потоке это будет еще дешевле. Думаю, что на 20—30%. Но для этого должна быть система государственного мышления. Я всегда думаю о том, почему в Украине не производят медицинские инструменты или медтехнику, например качественные операционные столы. Ведь без работы стоят машиностроительные заводы. Зачем покупать в США, Германии или в Беларуси? Почему эта соседняя страна купила лицензию, создала с немцами СП и выпускает столы стоимостью 150 тысяч гривен? Неужели мы не можем делать различные инструменты, потолочные лампы для операций, дистилляторы, стерилизаторы — ведь мы практически все покупаем у других, хотя можем обеспечить работой своих граждан?! Чтобы решать подобные вопросы, существует Министерство промышленной политики. Кстати, для своих протезов мы вынуждены закупать титан в России, несмотря на то, что руду добывают в Украине и перерабатывают в Запорожье.
— Сколько человек вы поставили на ноги?
— Думаю, что около четырех тысяч. Мне приходится оперировать разные суставы, но больше всего, конечно, тазобедренные. Каждый день у нас делают четыре-пять операций по пересадке суставов, независимо от того, есть я или нахожусь в командировке. Всего в нашей многопрофильной клинике 110 коек, и там лежат разные больные — с травмами, с онкозаболеваниями, с врожденными дефектами суставов. Всего выполняется более двух тысяч операций ежегодно. Среди наших пациентов спортсмены, политики, известные люди. Самому старшему пациенту было 102 года, самому младшему — 15 лет. Я сам оперирую очень часто, но меня приглашают и в другие города Украины, и за границу. Мы очень тесно сотрудничаем с европейскими коллегами, особенно из Германии. Впервые я попал на международную конференцию в Амстердаме еще в 1992 году. Мой доклад о пересадке искусственных голеностопных суставов оценили. Вскоре пригласили в Бельгию и Германию.
Там я впервые увидел, как действует страховая медицина. По моему глубокому убеждению, нам надо было перейти на эту систему еще двадцать лет назад. Нигде в мире я не видел такого высочайшего уровня медицины, как в Германии. Там клиники — как дворцы, но лечатся в них не олигархи, а все граждане страны. Они имеют право на качественную медицинскую помощь, ее качество эффективно контролируют страховые компании. При этом государство смотрит за тем, чтобы страховые компании сами действовали в рамках закона. Самые счастливые люди в Германии — это старики и дети, а у нас все наоборот. Есть пять показателей цивилизованности: здоровье нации, образование нации, культура нации, безопасность личности и безопасность государства. У нас в этом плане отсутствуют три или четыре пункта. Здоровье — это продукт, и оно чего-то стоит. В последнее время в нашей стране взялись сокращать койко-места, потому что у государства просто нет финансирования. При этом ссылаются на заграничный опыт. Но никто не говорит о том, что там есть лечебные и реабилитационные койки, стоимость которых отличается в 2,5 раза. Реабилитационные койки составляют 60% коечного фонда. То есть, на больного фактически работает две койки. После лечения он проходит более длительную реабилитацию, которая сокращает возможность осложнений. Я думаю, что мы избрали ошибочную стратегию.
Если учесть плохую оснащенность медицины и подготовку кадров, то проблемы только будут увеличиваться. Впрочем, я думаю, что они преодолимы. Ведь в медицине, как и в любой отрасли, есть своя экономика, необходимо все посчитать и принять правильные решения относительно системы управления и финансирования. В своей клинике мы уделяем реабилитации большое значение — больные от нас должны уходить, когда они в состоянии сами себя обслуживать, независимо от возраста. Нашу систему оценили и зарубежные коллеги, которые сначала отнеслись к ней с недоверием. Почему к нам хорошее отношение за рубежом — потому что там ценят профессиональные разработки, которые вносят новый вклад в медицину. Украина стала одной из восьми стран, где сегодня делают собственные эндопротезы. Благодаря этому нас уважают, а в прошлом году Украина стала единственной постсоветской страной в Европейской федерации ассоциаций ортопедов-травматологов. Мы успешно сотрудничаем с немецкими коллегами, провели с ними 20 симпозуиумов и 40 мастер-классов. Более 60-ти украинских специалистов смогли повысить свою профессиональную квалификацию. Главной задачей должна стать евроинтеграция медицины, чтобы единые стандарты выдерживались в Украине, как и в Германии. Пока это трудно, но мы стараемся.
— Разрешите от имени редакции и читателей газеты «День» пожелать вам энергии и вдохновения на новые и новые идеи! Что вы чувствуете в преддверии своего юбилея и что он для вас означает?
— Не совсем понимаю это слово, но, наверное, для меня это промежуточный этап, чтобы оценить, чего успел достичь, а что еще предстоит сделать. Свою работу я планирую наперед и стараюсь выполнять задания раньше срока. За эти годы я создал научную школу, добавил известности себе, Медицинской академии и областной больнице. Служил людям. Значит, не зря живу и работаю. Скучать мне некогда, свой день я начинаю очень рано. В полседьмого утра уже на работе, закрываюсь на ключ и посвящаю это время науке. Утром, на свежую голову, пишется легко. Затем в 8.15 — оперативка в течение десяти минут, чтобы оценить состояние пациентов. Если есть тяжелые больные, иду в реанимацию. В 9.15 начинаются хирургические операции. После обеда как научный руководитель встречаюсь с диссертантами, планирую работу кафедры. Вечером занимаюсь корректурой. От работы могу отвлечься в выходные на даче или на рыбалке, при этом нередко возвращаюсь домой — и записываю идеи, которые пришли в голову. Вообще, я не люблю лежать на диване. Не понимаю такого отдыха. Отдых — это смена вида деятельности. Как ортопед, я знаю, что если человек лежит, то он детренируется. Необходимо двигаться. Помню, как еще в стройотряде меня удивляло, что дизельный двигатель на сибирском морозе может работать круглые сутки и с ним ничего не происходит. При этом работает он лучше, чем тот, который то останавливают, то заводят. Оказывается, постоянно работающий двигатель изнашивается гораздо меньше.
Вадим Рыжков
Источник: day.kiev.ua