Публикуя материалы о судьбах инвалидов, «Вечёрка» учит не бояться «особых» людей, помогать им …1975 год. Все газеты страны восторженно пишут о пятилетнем мальчике Алеше Панове. Ребенок не видит, но несмотря на это, не зная нот, по памяти исполняет сложные музыкальные произведения.
«Второй Моцарт», «Слепой музыкант»! Журналисты атакуют маленькую двухкомнатную квартиру рабочих Московского учебно-производственного предприятия Общества слепых Петра и Оксаны Пановых на Молодогвардейской.
Вундеркинд с дирижерской палочкой
Помню свою первую встречу с незрячим вундеркиндом. Когда я пришла, мальчишка сидел за столом, но, увидев гостью, тут же отказался от еды, сказал, что ему надо срочно сочинять музыку! Потом нашел в углу комнаты палочку от старого флажка и стал дирижировать воображаемым оркестром. Потом подошел к стереофонической колонке и, набрав в легкие воздух, закинул назад голову: «Шестой вальс Шопена!» Стремительно подбежал к пианино.
Папа сидел, наклонив голову, слушая Алешину игру: «Помедленнее, помедленнее. Ой, Алеша, это уже не вальс… Зачем в одну ноту играешь?» Неожиданно Алеша остановился, вопросительно посмотрел на папу: «Ну же, ну?» Папа молчал. Сын прыгнул к нему на колени: «Почему ты не поешь?» Оказывается, в этой их постоянной игре в музыкантов папа должен петь.
…Еще помню, что папа был обеспокоен таким неожиданным интересом прессы к сыну. Он возражал, когда его называли вундеркиндом.
– Здесь нет ничего необычного, – считает он. – Алеша с самого рождения рос в музыкальной воспитательной среде (папа – инвалид по зрению, знал и любил музыку). Мы не просто пели ему детские песенки, а проигрывали их на пианино. Музыка стала для нас языком общения.
Еще не умея говорить, Алеша доступными ему слогами «та-та-та», «ба-ба-ба» воспроизводил на пианино простенькую мелодию. В год с небольшим стал немного подбирать сам. У нас много пластинок. Мы ставили их на проигрыватель. Алешка слушал. Какие-то куски запоминал.
Сейчас он играет много. Все, конечно, по памяти. Он не знает нот. У него нет никакой техники. Чтобы не давить на него, не превратить занятия музыкой в обязаловку, стали играть в «концерты». Как вы заметили, Алеше это нравится. К тому же у него оркестровый слух.
Петр Михайлович увлекался психологией и занимался проблемами раннего развития способностей детей. Но он, конечно, лукавил – в случае с Алешей без Божьего промысла не обошлось.
…Рос впечатлительным, ранимым ребенком, который пытался найти гармонию в мире, постоянно был погружен в музыку, стараясь повторить, осмыслить и понять то, что писали до него взрослые композиторы.
Мама, Оксана Гайковна, рассказывала, что его невозможно было оттащить от пианино. Даже кормить приходилось здесь. Она помнит, как маленький Алеша ставил на проигрыватель пластинку с записью 2-го концерта Рахманинова и спешил к пианино, чтобы успеть влиться в ритм и вместе с исполнителем повторить заключительные аккорды…
И еще случай из детства. Алеша никогда не был в комнате один, даже если рядом не находились мама и папа. Музыка не давала замечать одиночества.
Но в 8 лет, слушая «Колокола» Рахманинова, он вдруг испугался тишины безлюдной комнаты и своей беззащитности перед ней. «Мама, там пожар, – кричал он, показывая на пластинку. – Здесь пожар, везде пожар!» «Что ты, сынок, это же колокола, – успокаивала прибежавшая из кухни мама, – а вокруг все спокойно». Но он еще долго не мог оставаться в комнате один и, засыпая, просил маму посидеть рядом. Пожаров же панически боится до сих пор.
В консерваторию – на общих основаниях
К семи годам он уже знал наизусть сложные музыкальные произведения, только записывать их не умел. Дома его пытались самостоятельно учить брайлевской нотной грамоте, а в детской музыкальной школе пришлось переучиваться, благо что состояние зрения после нескольких перенесенных операций это позволяло.
Но тут начались другие сложности. Алеше казалось все это скучным. Зачем записывать ноты, если их можно проиграть? К тому же слышал он всегда больше, чем знал. И можно понять отвагу преподавательницы Иты Ароновны Левинтовой, взявшейся за музыкальное образование своеобразно одаренного ребенка.
Но можно понять и Алешу, для которого его уникальная музыкальная память и слух стали врагом номер один.
Ради нотной грамоты приходилось сдерживать не только способности, но и честолюбие. С детства привыкший к всеобщему вниманию и дающий сольные концерты чуть ли не с детского сада, он был лишен этих праздников.
Сейчас с улыбкой вспоминает о своих детских переживаниях, а о Рахманинове, который тревожил его больше других, говорит: «У него русская душа. Он был вдали от родины, но всегда чувствовал ее дыхание».
Мама полностью посвятила себя сыну. Перешла на надомную работу, чтобы больше было свободного времени.
Но иногда и его не хватало. Алеша учился в интернате на Новоалексеевской, музыкальная школа находилась в Мерзляковском переулке, а жили они на Молодогвардейской. Немалое расстояние. Мама преодолевала его вместе с сыном. К тому же впечатлительный ребенок – это всегда дополнительные беспокойства. Изучая и исполняя музыкальные произведения, Алеша фактически брал на себя бремя чужой взрослой души. А это нагрузка на детскую психику. Отсюда – постоянные капризы, слезы, плохой аппетит и сон… А бытовые сложности? Надо научить его обслуживать себя, ходить в магазин, готовить обед. И самое главное – научить отвечать за свои слова и поступки, при этом постоянно помнить, что ее ребенок – особенный. Ведь для него, почти с пеленок живущего в сложном мире музыкальных эмоций, всегда важно было осмыслить все, что происходит и происходило с ним. А это процесс не одного дня.
…В восемнадцать лет Алексей Панов получил диплом Международного конкурса пианистов в Праге для людей с ограниченными физическими возможностями. Через двенадцать лет он взял первый приз на этом же конкурсе.
На общих основаниях поступил в Московскую консерваторию. В 1998 году с отличием окончил ее. Учась на старших курсах, был участником Международного конкурса пианистов имени Рахманинова. Выезжал с сольным концертом в Эстонию по приглашению Таллинской консерватории, выступил с рахманиновской программой в древней эстонской ратуше. Как отличнику Алексею предложили поступить в аспирантуру, чему он обрадовался. А коллектив детской музыкальной школы, в которой когда-то учился Панов, пригласил его на работу.
Однако обычные фортепьянные занятия Алексей превратил в уникальный процесс игры. Ему мало было статуса традиционного школьного учителя. «Я очень хорошо помню себя в детстве, – говорил Алексей. – Мне всегда хотелось заглянуть между нот. Разучивая произведение того или иного композитора, я, может быть, еще не осознавая этого, всегда искал внутреннего совпадения. Мне важно было поймать состояние композитора в момент творчества и найти отклик в своей душе.
Меня раздражало механическое разучивание нот. Став педагогом, я просто вспомнил себя. И решил помочь ребятам раскрепоститься. Полюбить музыку как особый мир человеческого общения».
Дети не знают, что такое любовь…
Однажды кто-то из учеников принес на занятия кассету со своей музыкой: «А что если самим сделать мюзикл?» Класс загорелся идеей. Героем решили сделать известного носовского персонажа Незнайку. Слова к спектаклю писали всей группой под руководством учителя. Так в школе возник театр, который просуществовал шесть лет.
– Наш театр – это и пение, и хореография, и драматургия, и семья, – вспоминает Алексей. – Мы учились не только понимать музыку, но и друг друга. После занятий ходили в театры, просто гуляли по улицам. Удалось организовать экскурсию в Большой театр. Пока все не облазили, оттуда не вышли. Мне хотелось воспитать в учениках духовность. Работая с детьми, я заметил, что они живут как бы в двух измерениях. С одной стороны, в мире техники, в котором им более или менее все понятно.
С другой стороны, в мире людей, перед которым они испытывают настоящий страх. Многие нынешние дети знают, что такое жестокость, но не знают, что такое любовь. Даже с виду благополучные семьи подчас существуют в атмосфере холодной ненависти. Родители внешне поддерживают нормальные отношения. Но внутри…
Если к этой лжи добавить информацию о насилии и терроре, которую ребенок получает из газет, телевидения и радио, то нетрудно представить, что происходит в его незрелой душе. Не в силах понять парадоксы времени, маленький человек закрывается, становится грубым, злым. Не потому, что он изначально плохой, а потому, что ему легче принять любовь, чем жестокость. Отсутствие любви ведет к извращению личности. Одна девочка призналась мне, что когда ее хвалят, она ждет подвоха. Свою задачу педагог видел в том, чтобы отдать свою любовь детям, стать для них другом. Ведь учитель постоянно должен доказывать, что он любит детей и способен сделать для них немало. Это как в музыке. Прежде чем выйти к оркестру, дирижер должен слышать внутри себя то, что получится...
Чтобы «слышать» лучше, Алексей поступил на режиссерские курсы ГИТИСа в группу Юрия Любимова… А из школы… ушел. Свое решение Алексей объяснил кратко: «К сожалению, в учительской среде не потерял своей актуальности фильм Ростоцкого «Доживем до понедельника». До сих пор существуют эти два антипода – Илья Семенович и Светлана Михайловна…» Больше ничего говорить не стал.
Но можно, конечно, догадаться, что ранимый Алексей Петрович, вероятно, не выдержал административного давления на себя и свои методы.
Нашел то, что искал
И хоть педагогика изменила его и многому научила, перед ним по-прежнему стояла проблема самореализации.
– Окончив консерваторию, я понял, что многого хочу, – говорит он. – Хочу заняться дирижированием, режиссурой. Создать капеллу мальчиков и детский симфонический оркестр….
Из задуманного удалось осуществить главное. Он вновь поступил в Московскую консерваторию, на этот раз на дирижерский факультет. Очень благодарен профессору Леониду Владимировичу Николаеву, который понял его и поддержал. 2002 и 2003 годы были для Алексея знаменательными. Он сыграл мировую премьеру считавшейся утерянной Сюиты ре минор Сергея Рахманинова на концерте «Сергей Рахманинов – неизвестный и известный» в Центральном музее музыкальной культуры имени М. И. Глинки, куда его пригласили как специалиста по Рахманинову. Позже состоялся его дирижерский дебют. Это было в городе Череповце. «Если бы не этот дебют, я бы не почувствовал себя вправе взять в руки дирижерскую палочку, – говорит Алексей. – Амбиций может быть сколько угодно, а вот понять, можешь ты или нет, – это совсем другое». Два сезона работая с муниципальным симфоническим оркестром в качестве солиста-пианиста и дирижера, он не просто понял, что может быть дирижером, но что из всех известных профессий на свете ЭТА – именно его. Он, наконец, нашел то, к чему стремился все эти годы. Его даже не смущало то обстоятельство, что в нашей стране еще не было такого, чтобы оркестром дирижировал человек с очень маленьким остатком зрения. Для того чтобы доказывать свой профессионализм, ему приходилось учить партитуру наизусть. А это считается высшим пилотажем. Выручали врожденная музыкальная память, внутренний слух и погруженность в музыку.
К сожалению, с пятого курса дирижерского факультета консерватории ему пришлось уйти после смерти любимого педагога – профессора Николаева.
Руководить учебой музыканта с плохим зрением желающих не нашлось. К тому же с Алексея потребовали плату за дальнейшую учебу, а он не мог себе этого позволить. Сейчас Алексей занимается самообразованием. Изучает дирижерский язык Тосканини, Карояна, Светланова, Голованова… Но вот где показать свои способности? К сожалению, у нас творческая среда еще агрессивна к особенным людям.
На пути к самореализации и одиночество, и страдания. И вообще масса таких моментов, которые не каждый переживет. Алексей рассказывал, что, просматривая кассету с концертом Берлинского филармонического оркестра, которым дирижировал известный японский дирижер Сейджи Озава, он обратил внимание, что сам дирижер спокойно вывел на сцену слепого пианиста и подвел его к стулу. «У нас такое пока невозможно», – с горечью говорит Алексей.
Сам себе продюсер?
Недавно Алексей Панов как представитель нашей страны ездил в Данию на музыкальный фестиваль людей с ограниченными возможностями. Его пригласил лично президент Датского общества слепых. Оказывается, в Дании следили за творчеством Алексея Панова еще со времен пражского конкурса пианистов, где он заявил о себе, и сочли необходимым в числе других талантливых музыкантов из разных стран пригласить на престижный фестиваль…
Сейчас, вспоминая свое пребывание в Дании, музыкант говорит, что ему понравилось толерантное отношение к инвалидам, быстрое решение всех возникающих проблем. В местечке, где жили участники, было много волонтеров, готовых к помощи. Ну а самое главное впечатление – это, конечно, интерес к его искусству и уважение как к пианисту высокого профессионального уровня, которое он чувствовал постоянно… Что касается работы у нас, то, как лауреата международных конкурсов пианистов, его редко, но приглашают для участия в концертах. Однако он способен и готов на большее! Он великолепный исполнитель и вот, пожалуйста, дирижер. Я давно слежу за творчеством Алексея и знаю, что им восхищаются очень многие люди, часто спрашивают, где можно его послушать.
Но… Вот тут-то начинается проблема. У Алексея нет продюсера, который устраивал бы гастроли. Сам себе быть таковым он не может. Внешне большой и сильный, в душе он робкий и ранимый, совсем не продюсерского склада, хотя в его музыкальной голове всегда очень много интересных идей.
В Москве Год равных возможностей. «Вечерка» сделала и продолжает делать очень важное дело: публикуя материалы о судьбах инвалидов, она не просто знакомит общество с ними, а учит не бояться «особых» людей, подсказывает, кому и как нужно протянуть руку помощи, чтобы они могли ощутить равные возможности в самореализации. Не все же способны пробиться сами.
Вот я и подумала, может, эта публикация изменит жизнь Алексея Панова к лучшему? Вполне вероятно, что энергичный, но порядочный продюсер или организация захотят заняться его «продвижением по службе». А может, даже какой-нибудь продвинутый чиновник займется его «раскруткой», в том числе международной? Пока Алексей молод, силен, полон куража. Потому что разве может быть что-то важнее этого для творческой личности… Да что там для личности, для ЧЕЛОВЕКА вообще?!
Автор: Валентина Кирилова
Источник: vmdaily.ru