Архив:

Линия жизни

Есть врачебная профессия, в которой жизненно важно наладить общий язык с пациентом. Во-первых, на кону и в самом деле находится жизнь. Ну а во-вторых, пациенты, которым от горшка два вершка, за версту чуют фальшь - ложной улыбкой их не обманешь. Член-корреспондент РАМН, заместитель директора НИИ детской онкологии и гематологии Российского онкологического научного центра имени Н. Н. Блохина, заведующий кафедрой Российской медицинской академии последипломного образования Владимир Поляков рассказал, какие заботы занимают сегодня его как главного детского онколога страны.

- Владимир Георгиевич, занятные фотографии у вас в кабинете: Михаил Горбачев, Дженнифер Лопес... Не забывают детских онкологов сильные и знаменитые мира сего?

- Обычно они представляют благотворительные фонды, которые, кстати, помогают не только онкологическим больным. Конечно, кто-то может сказать, что люди делают себе паблисити. Но мы рады всем, какие бы ни были у них мотивы. Вот сегодня пришел мужчина, принес ноутбук с памятью, заполненной игрушками. Я отдам его в игровую комнату, чтобы дети могли развлечься на досуге в перерыве между курсами лечения. Другой пример: эндопротезы - их вставляют вместо удаленной в результате саркомы кости, и ребенок не становится инвалидом. Стоят они немало - от одного до трех миллионов рублей. После большой инициативной работы департамента развития медицинской помощи детям и службы родовспоможения Минздравсоцразвития совместными с нами усилиями вопрос решен таким образом, что с осени этого года их закупку будет оплачивать государство. Но совсем недавно этим занимались фонды - вывешивали фотографии детей, собирали средства всем миром. Нам помогают все: и знаменитости, и незнаменитости.

- Ваша должность вроде бы общественная, однако ответственная. Как оцениваете перспективы детской онкологии в России? Многие считают, что мы отстали почти навсегда...

- Знаете, я фатальный оптимист - прогресс не может остановиться, и мы обязательно пойдем вперед. Кстати, наше отставание не в клинической практике. Мы используем те же самые программы, схемы лечения, препараты, что и западные врачи. А уж российские хирурги точно могут дать фору многим - и в Москве, и в провинции у нас очень много талантливых людей, способных, как говорится, и блоху подковать. Как-то к нам в онкоцентр приезжали ведущие японские хирурги и стали в параллель с нашим директором Михаилом Давыдовым делать однотипную операцию. При аналогичных трудностях и объемах вмешательства россиянин справился за полтора часа, а японец провозился все четыре. А ведь для пациента большая разница: провести под наркозом четыре часа или полтора.

- Прогресс в онкологии - явление относительное. Появляются новые супердорогие лекарства, врачи предпринимают героические усилия, люди собирают деньги, а результат может быть очень скромным...

- Если говорить о взрослой онкологии, то для человека 55-65 лет, который в результате лечения проживет еще хотя бы пять лет, любой день тоже ценен. Но пять или даже десять лет - для ребенка не результат, мы на такой результат не работаем. Поэтому у нас очень жесткие виды лечения, интенсивная и высокодозная полихимиотерапия с трансплантацией периферических стволовых клеток крови, серьезная лучевая терапия, хирургические вмешательства. Мы заряжены на полное выздоровление своих пациентов.

- И часто оно происходит?

- Сегодня гораздо чаще, чем многие думают. Когда я пришел работать в онкоцентр, а случилось это в 1976 году, статистика у нас была очень печальная: лишь 20 процентов детей выздоравливали. Однако с тех пор произошли радикальные изменения. Это связано прежде всего с развитием химиотерапии. Появились новые препараты, и выяснилось, что те опухоли, которые бывают у детей, в подавляющем большинстве случаев хорошо поддаются лечению в отличие от взрослых. Детская онкология сделала колоссальный рывок. Сейчас ситуация совсем другая: 80 процентов детей у нас выздоравливают полностью - окончательно и бесповоротно. Есть виды опухолей, при которых процент выздоровевших уже перевалил за 90. Эти дети вырастают, женятся, рожают своих ребятишек, за здоровьем которых, кстати, мы тоже наблюдаем, обследуем их у генетиков. Есть у нас такая научная разработка. И в принципе с ними все в порядке. Если честно, тридцать лет назад я сам не поверил бы, что такое может быть.

- Средств на лечение хватает? "Взрослые" онкологи, например, постоянно жалуются на дефицит дорогих лекарств.

- Если бы государство захотело повернуться лицом к детской онкологии, вопрос с лечением можно было бы закрыть в два счета. Огромные расходы на взрослую онкологию связаны с тем, что заболеваемость у взрослых в десятки раз выше - ежегодно 350 новых случаев на 100 тысяч населения. А у детей эта цифра 15 на 100 тысяч. Ежегодно в России рак выявляют приблизительно у 5 тысяч ребят. Подумайте: что такое пять тысяч маленьких пациентов в масштабах всей России? Им легко можно было бы обеспечить и нормальную диагностику, и лечение...

- Сейчас получается?

- С огромным трудом. Во-первых, детская онкология в соответствующей программе не финансируется отдельной строкой. Вливания государства идут на онкологию вообще, и маленькие пациенты просто теряются в этом море. Но на сегодняшний день ситуация улучшается, потому что новый состав Минздравсоцразвития наконец-то обратил внимание на проблемы педиатрии, в том числе и детской онкологии, и сейчас нам удается получать свою долю. Но средств явно недостаточно. Взять, например, нынешнюю квоту на лечение пациента - 109 тысяч рублей. Сумасшедшие деньги...

- Столько стоит курс лечения одним инновационным препаратом?

- Причем на неделю-две, не больше. А таких курсов может быть и 6, и 8. Плюс сопроводительная терапия, периодическая диагностика, которые тоже влетают в копеечку. Получается не 109 тысяч, а в пять раз больше. И это только стандартное лечение. При высокодозной полихимиотерапии с трансплантацией стволовых клеток нужно умножать на 50. Конечно, квоты надо рассчитывать исходя из реальных затрат по факту проведенного лечения, а то получается - "вот вам 109 тысяч рублей и ни в чем себе не отказывайте". Сейчас много говорят об экономике здравоохранения. Так давайте подсчитаем, что сколько стоит в реальности. Наступило время бизнес-планов? Давайте составим бизнес-план. Еще одна проблема - организация лечения. Конечно, в стране есть большие центры - например, в Екатеринбурге, Перми, Владивостоке, Ростове-на-Дону, где медицина на хорошем уровне. Но существуют полностью провальные регионы: там детская онкологическая помощь практически отсутствует, специалистов нет. Да и откуда им взяться, когда, скажем, на всю Смоленскую область таких больных всего 10-12. А ведь онкологическое лечение высокотехнологичное - нужно иметь как минимум несколько специализированных лабораторий с дорогостоящим оборудованием, подготовленный медицинский и технический персонал. Кто будет создавать их, обучать людей под такое маленькое количество пациентов?

- Действительно проблема...

- Вот и приходится детским онкологам заключать договор со "взрослым" диспансером, возить туда детей на диагностические исследования и лучевую терапию, а на высокотехнологичное лечение и операции отправлять к нам. Но страна огромная, организовать это крайне сложно. И получается, что мы теряем детей на этапе диагностики, который недопустимо затягивается. Например, больной из какого-нибудь села едет в район со своей проблемой. Там провели первичное обследование - не разобрались. Через неделю-две послали в область, сделали биопсию, поняли, что ситуация серьезная, и направили в федеральный центр. На все это может уйти месяц-полтора. Но у детей опухоли растут очень быстро, это особенность их возраста. Поэтому к нам поступает до 80 процентов пациентов на третьей-четвертой стадии развития болезни. Конечно, мы лечим их, и, как я уже сказал, с неплохими результатами. Но эти цифры могли бы быть на порядок лучше, если бы дети попали к нам вовремя.

- Какой же выход?

- Централизация, четкая организация единой службы детской онкологии. Я давно говорю об этом на конференциях, форумах, совещаниях в Минздравсоцразвития. Ведь 60-70 процентов больных все равно так или иначе разными путями едут к нам. Пройдите по нашим отделениям: здесь можно изучать географию. Тут и Владивосток, и Иркутск, и Ханты-Мансийск, и Бишкек, и Архангельск, и Мурманск.

- А мест, я знаю, частенько не хватает...

- Между тем прямо у нас под окнами вот уже 13 лет разрушается недостроенный детский онкологический центр. Когда-то мы подсмотрели модель подобной больницы в одном из американских штатов. Тогда это был суперсовременный проект. В строительство вложили 50 миллионов долларов и еще примерно столько же в российском эквиваленте. Возведены стены пяти корпусов, один уже под крышей, остальные находятся под открытым небом. Куда мы только не обращались с письмами и призывами. В прошлом году была предпринята попытка возродить этот проект. Немецкие специалисты попытались модернизировать его, но вскоре дело опять заглохло. А ведь центр был рассчитан на 250 коек.

- То есть дети, которые сегодня пропадают в маленьких отделениях в регионах, не получая достойного лечения, могли бы попасть туда?

- Не только они, но и их родители, для которых в недостроенном центре была предусмотрена гостиница. Поверьте, это тоже важно. Сейчас для того, чтобы оплатить родителям и ребенку место в гостинице, если он не сразу попал к нам в палату, мы вынуждены обращаться в благотворительные фонды. Но главное, этот центр обладал бы редчайшей научно-клинической базой, подобных которой нет и за границей. Ведь рядом - большой онкоцентр с его уникальными специалистами и наработками. Конечно, можно построить где-нибудь подобное практически с нуля. Можно даже пообещать большие зарплаты врачам и привлечь персонал. Но научную школу, школу клиницистов за два дня с нуля не создашь. А значит, кто-то будет проходить наш путь заново, делая ошибки в диагностике и лечении. Повторю: в том, что касается прикладной, практической медицины, мы на достаточно хорошем уровне. И можем дать фору многим.

- По части фундаментальных разработок мы сильно отстали? Почему на международных конференциях не видно российских онкологов?

- Знаете, я бы сказал по-другому - их не слышно. Они ездят, но не выступают. Что греха таить, наши люди плохо знают иностранные языки. О причинах говорить не нужно. Помню, когда-то я с восхищением смотрел на директора онкоцентра: он был в Америке! Вдумайтесь: в 70-е годы ХХ века это казалось чудом. Но, знаете, картина меняется. Например, в онкоцентре сейчас такая установка - в ординатуру, аспирантуру молодежь может попасть только со знанием английского языка. Все понимают: без общения с коллегами, без научных споров, дискуссий просто нельзя. Любой скажет: обсуждение - самый интересный момент конференции. Ведь тезисы докладов по большому счету можно посмотреть и в Интернете, поэтому работы российских детских онкологов знают за рубежом. Но у нас еще другая беда. Например, отбирают наши тезисы для устного выступления на какой-либо престижной конференции за рубежом, но часто случается так, что спонсора для поездки найти не удается. Сейчас предстоит конференция Международной ассоциации детских онкологов (SIOP) в Сан-Паулу. На сей раз деньги отыскались, и туда полетят три человека. Согласитесь, глупо каждый раз зависеть от подобных обстоятельств. В США существуют специальные программы для ученых - деньги на две поездки в год выделяет государство. Я понимаю, что ездить на конференцию только для того, чтобы поприсутствовать, может, и не стоит. Но если выступаешь с докладом, разве плохо, что ты продвигаешь медицину своей страны?

- О чем собираетесь докладывать?

- На этот раз мы будем рассказывать о лечении почек, при котором опухоль сокращается до таких крошечных размеров, что большую часть пораженного органа можно сохранить. Представьте: раньше ребенку удалили бы одну почку, а теперь он на всю жизнь останется с двумя. Такая органосохраняющая тенденция исследований и лечения сейчас преобладает во всем мире. Еще у меня есть научное хобби - я участвую во многих "взрослых" конгрессах по опухолям головы и шеи и, пожалуй, пока что в единственном лице представляю там детскую онкологию. Тем интереснее "взрослым" онкологам послушать о проблемах этой локализации в детской онкологии. Ведь у детских заболеваний есть свои особенности, которых часто не знают "взрослые" онкологи. Не так давно мы создали евро-азиатскую ассоциацию по опухолям головы и шеи, провели в Минске ее первый конгресс.

- Не собираетесь провести конгресс в России? Наши педиатры в этом году замахнулись на "Европедиатрикс", он с успехом прошел в ­Москве...

- Мы тоже думали об этом. Подобная идея появилась у нас еще много лет назад. Возможно, осуществим ее. В следующем году для начала проведем Международную школу по детской онкологии в Оренбурге. Будем привлекать молодых талантливых врачей.

- Ищете перспективных?

- А как же, без них в детской онкологии никуда. Помню, как "приманивал" меня в свое время знаменитый детский онколог Лев Абрамович Дурнов, заметив перспективного студента: "Володя, приходи, Володя, попробуй..." Сейчас я поступаю так же. На лекциях стараюсь заинтересовать студентов, захватить ауди­торию, чтобы все сидели как мышки, затаив дыхание. До последнего времени ходил на распределение - многие из тех, кого я тогда "зацепил", сейчас работают в стенах НИИ детской онкологии.

- Но сами не жалеете, что тогда поддались на "приманку"?

- Ни дня не пожалел.

Алла Астахова

Источник: itogi.ru