Сегодня, спустя более семидесяти лет, к счастью, нет нужды рассказывать, что именно совершил этот летчик в свои 26 лет. А если есть такие, кто не знает о его подвиге, прочитайте «Повесть о настоящем человеке» — и попробуйте представить: смогли бы вы в схватке со смертью проползти 18 суток по лесу, пережить ампутацию ног, вернуться в авиацию и сбить семь вражеских самолетов? Нет? Вот то-то же!
«Написал бы книгу о таких, как он»
«У меня сейчас проблемы со здоровьем — глаза плохо видят, гипертония», — жалуется Виктор Алексеевич, ворча скорее для порядка. Он ведет нас в один из двух двухэтажных домов, что у него на участке. Дом утопает в зелени деревьев, которые тут растут повсюду. Жить здесь — благодать, меньше часа до Москвы на электричке, рядом — водохранилище, где у Маресьевых и катер стоит. Один дом, деревянный, — с современным ремонтом и шикарной барной стойкой, которую мастерил сам хозяин. В нем и живут. Другой дом, каменный, недостроен, хозяев «кинули» рабочие.
— Однажды я попал в больницу с очень низким гемоглобином — 40. А недавно оказалось, что к этой проблеме еще прибавилась хворь в сердце. Врачи мне порекомендовали наркомовскую норму — 150 граммов — хоть каждый день. Я послушался и каждый день теперь за обедом выпиваю. Но только водку. Это кощунство — жить в России и пить коньяк, паршивый виски или самогонку. Я уже сегодня выпил и поэтому такой говорливый, но секретов вы у меня не выведаете. У меня с моих 18 до 67 лет даже фотографий нет. Ни одной.
— С отцом разве не снимались — на параде или в семье?
— Как только видел фотоаппарат наизготовку, переходил на другую сторону улицы.
— Вы родились в 1946 году — в тот самый год, когда была написана «Повесть о настоящем человеке» и через четыре года после описанных в ней событий. И отца видели всегда...
— И отца видел всегда таким — без ног.
— В каком возрасте вы осознали, что отец — герой и что вся страна восхищается им?
— Такого осознания никогда не было, отец мне всегда говорил: «Если узнаю, что ты, Витька, используешь мое имя в своих целях, запорю!»
— И вы послушались? Или — признайтесь уж честно — когда-нибудь использовали?
— Нет! Ни я, ни сын мой. Я называю себя не сыном своего отца, а его заместителем. Отец ведь никогда не считал себя легендой. Без ног воевали человек сорок, без рук тоже. А вы, вот вы знаете тех, других? Эх... Вот Иван Антонович Леонов, старший лейтенант из Тулы, — без руки воевал на штурмовике. (Леонов — Герой России и единственный в мире боевой летчик, воевавший в небе с ампутированной рукой, занесен в Книгу рекордов Гиннесса. — Прим. авт.) Его мы наградили титулом «Настоящий человек». Этот титул учредил Фонд Маресьева, созданный в 1997 году. Им пока награждены только два человека — Леонов и детский врач Рошаль. У Леонова, кстати, украли его звездочку (она похожа на Звезду Героя, но только с лучиками и надписью «Настоящий человек»), а такие награды не восстанавливаются. Их изготавливает Монетный двор.
— Отец пытался сделать так, чтобы об этих героях без ног и рук узнала страна?
- Когда ему говорили, что он должен написать еще одну книгу про свою жизнь, отец всегда отвечал, что если бы был корреспондентом или писателем, то написал бы о них, о тех героях: «На меня Полевой нашелся, а на них не нашлось». Не нашлось Полевых и на современных героев, о которых мы вообще ничего не знаем.
Например, Андрей Иванович Плахута (начальник 332-й учебной воздушно-десантной Митинской сотни Центрального казачьего войска. — Прим. авт.). Он сидит на коляске, с которой — он на меня не обидится — ничего не свисает, но глаза его полны жизни. Он и живет полноценной жизнью: ездит на автомобиле, ходит в гости, выступает перед школьниками. Он подполковник, который четыре года прослужил без ног в ВДВ, после того как подорвался на мине в Чечне. Эта сила, заставляющая людей оставаться нормальными при такой безусловной инвалидности, — огромный пример для подрастающего поколения.
— Как отметите столетие отца?
- Прежде всего я настоял, чтобы торжества прошли не в Москве, как планировали, а в Камышине. Столица и так за свою историю повидала много парадов и концертов. Прибудут в Камышин и хор Александрова, и «Русские витязи» (авиационная группа высшего пилотажа ВВС России. — Прим. авт.), и вообще планируется большая программа. Возможно, приедет и президент.
Владимир Владимирович очень хорошо относился к Алексею Петровичу. Он с ним много раз виделся, душевно беседовал. Помню впечатления отца после первой встречи с Путиным. Отец был человек взвешенный и решительный. Если он ненавидел Горбачева, на дух его не переносил, Ельцина считал пьяницей, то в Путина он поверил сразу. Как-то говорит мне: «Витька, мне Путин будет докладывать, почему в школах не проходят книгу Полевого «Повесть о настоящем человеке». Вскоре звонят из администрации по поручению президента и докладывают, что у нас сейчас такие законы, что сам учитель решает, по каким произведениям учить.
— Ваш отец — почетный житель многих городов, не только родного Камышина. А какая связь у него с теми, другими городами?
— Первый памятник (в 2005 году. — Прим. авт.) ему поставили в Комсомольске-на-Амуре. Отец считается одним из первых строителей этого города, туда его в 17 лет направили из Камышина. Он сначала отказывался. Но его мать сказала: «Лешка, как же ты супротив власти пойдешь?» А Лешка лет с 12 до 17 много болел: ангина, несколько раз воспаление легких было... Мать посчитала, что он там поправит свое здоровье. И действительно, отец в Сибири окреп. А в Камышине ему поставили памятник в 2006 году. Это была инициатива мэра, но деньги жертвовали простые люди и предприниматели. Памятник стоит в шикарном месте — на возвышении, — и вид оттуда такой нараспашку, как душа у Алексея Петровича. Но это все было после смерти. При жизни памятников не ставят.
Этот портрет Алексея Маресьева его сын собирается подарить Президенту России на столетие Героя Советского Союза
«Отрежем, отрежем Маресьеву ноги!»
— 9 Мая в каждой семье принято вспоминать войну, подвиги своих ветеранов... Как это происходило у вас?
— Мы все это проходили в школе, знали о Лизе Чайкиной, Александре Матросове, Зое Космодемьянской. Кстати, мать Зои была с отцом во многих ветеранских командировках.
— Ваши одноклассники относились к вам по-особенному, потому что вы сын всенародного героя?
— Относились. Когда вышла опера (Прокофьева, в 1960 году. — Прим. авт.), они пели: «Отрежем, отрежем Маресьеву ноги!» (Делает страшное лицо и тут же заливисто смеется.) Такое было, но мы все дружили. Премьера оперы была в Большом театре. Когда прозвучали последние аккорды, отца, как прототипа героя, попросили выйти к народу. Он, конечно, вышел. Корреспондент спросил его о впечатлении, а Алексей Петрович ведь made in Камышин, что он может знать про такую музыку? Он насупился и ответил: «Хорошо сымитирован звук мотора!» Вывернулся! Когда он встретился с Кибкало, который исполнял его партию, тот сказал, что тоже проявляет некий героизм, потому что оперному певцу невероятно трудно петь... лежа.
— Как он относился к тому, что в книге использована фамилия Мересьев, а не Маресьев?
— Никак. Известность его вообще не интересовала. Она только толкала его на более активную деятельность в пользу государства. Как в китайском анекдоте: «Рядовой Сяо, возьмите гранату и взорвите мост». — «Полковник Ляо, дайте две гранаты, и я взорву два моста!». Действительно, Алексей Петрович работал, не жалея себя. А я стараюсь хранить о нем память — выступаю в школах, училищах...
— О чем спрашивают дети?
— Какой он был как отец, драл или не драл.
— Какой он был как отец, драл или не драл?
— Мать была суровее, чем отец. Он меня лупил иногда солдатским ремнем, а мать меня однажды шнуром от пылесоса отходила за то, что я «кол» на «четверку» переправил.
— Ремень же тяжелее.
— Э-э нет, милая, видно вас никогда не лупили. Ремень что, вот шнур от пылесоса! Алексей Петрович не помогал мне делать уроки, а требовал, чтобы я их делал сам. А я их не делал — некогда. А как-то раз меня у «Метрополя» задержала милиция за то, что менял значки на жвачку. Ну за это, конечно, получил по полной! Мы жили на Пушкинской площади в доме на углу Тверской и Большой Бронной. Напротив располагался кинотеатр «Центральный», где в 9 часов был детский сеанс по 10 копеек. Жизнь шла, и идеологически она была неплохая. Надо было только дать народу джинсы, колу и обеспечить свободу движения и малого бизнеса — булочные, шиномонтаж и прочее. Я много спорил об этом с отцом. Тот говорил: «Ты линию партии не тронь!» А я настаивал, что партия не неприкосновенна.
— Алексей Петрович хотел, чтобы вы были коммунистом?
— Хотел, но я коммунистом не был. Говорил, что стану, когда партия исправит свои ошибки, что его страшно возмущало. Но он меня не подавлял как сына. Осторожненько спрашивал о моих планах после школы. А я собирался крутить педали, так как занимался велосипедным спортом. За две недели до окончания 8-го класса я занял второе место за сборную Центрального совета «Союз—Динамо». А отметки у меня были «три» с минусом и «двойки» — и, естественно, ремень.
— При том, что родители были грамотные, образованные люди...
— Алексей Петрович имел степень кандидата исторических наук. Как говорила бабушка, «он поднаторел». По окончании войны занимался распределением матпомощи нашим военнослужащим. А затем его вызвали в ЦК и предложили или Академию Генштаба или Высшую партийную школу. Он сказал, что в мирное время безногие генералы не нужны, и пошел в ВПШ. Занимался очень усердно, сидел до 2 ночи за столом под зеленой лампой. Потом окончил аспирантуру при Академии общественных наук, защитил диссертацию по Курской дуге. Она даже издана. В ней рассматривал причины нашей победы над Гитлером.
— В чем их видел ваш отец?
— Главная причина была в том, что мы отстаивали свою землю.
«Ему писали даже немцы»
— Знаете ли вы тех, кому книга о вашем отце помогла встать на ноги?
—Да, ко мне как-то приходили и рассказывали, что актриса Наталья Гундарева после инсульта проходит путь Маресьева — зарядка, упражнения. А мы сегодня забросили такие книги в разряд совковой литературы и забыли о них.
— Любил Алексей Петрович перечитывать книгу о себе?
— Нет, не любил. В доме было много изданий на разных языках, но вспоминать о тех событиях он не хотел. Он и в деревне Плав (Валдайского района Новгородской области. — Прим. авт.), где его нашли, по той же причине больше никогда не бывал. И славой своей не гордился, но радовался, когда ему в 1949 году написала испанка, которая собиралась надеть на шею петлю, но, прочитав книгу, отбросила эту мысль напрочь. И ее жизнь сложилась счастливо: она нашла себе любимого, родила ребенка. И таких людей было много. Например, к нему обратился человек, который был разведчиком и провел на нелегальной работе 12 лет, а у него здесь дочка в 14 лет заболела менингитом и лежала в полной апатии два месяца. И он попросил, чтобы отец не просто дал ей автограф, а написал наставления по жизни. Алексей Петрович взял книгу и пошел к ней сам. Минут 45 пробыл у нее, а на следующий день она встала. Потом они нас даже приглашали на ее свадьбу.
— Много ему писали?
— В 1940–1950-е писали очень многие. «Москва. Кремль. Маресьеву». Наверное, думали, что Маресьев живет в Кремле.
— На все письма отвечал?
— На все письма тут не ответишь, но он старался. Очень ответственный человек был. Писали ему и из-за рубежа — Испания, Италия, Франция, Германия.
— Что писали немцы?
— От немцев было много покаянных писем. «Алексей Петрович, я с 1941 по 1943 год был обманом втянут в армию и ранен за дело. Но больше я не стал воевать… хотя мне это стоило таких-то мук». Однажды отца навестила наша общественная организация, которая получила просьбу от немцев отдавать им останки, если это немецкая могила. Спросили его мнения — как одного из основателей ветеранского движения. Алексей Петрович ответил, что он воевал с немцами в воздухе, а под землей не будет. С мертвыми мы не воюем.
— Слава никогда его не тяготила?
— Нет, хотя был один случай. 9 Мая 1961 года Брежнев сделал первый раз нерабочим днем, и отец должен был чуть ли не речь говорить с трибуны Мавзолея. И в итоге он не попал на похороны матери, которая скончалась накануне.
— Много у него было фронтовых друзей?
— Из закадычных друзей был дядя Саша, который помог ему с возвращением в строй. До этого он объездил 10 полков, но инвалида никто не брал. Это был 1943 год, шла настоящая война со смертью. Дядя Саша несколько раз ходил к командиру полка, который его отфутболивал, и наконец разрешил взять под расписку, что если с Маресьевым что-то случится, он пойдет под трибунал. Дядя Саша такую расписку написал, а потом призадумался, как инвалид будет летать, и взял его с собой в пару сначала ведомым — и отец не отставал, а потом ведущим — и сам еле поспевал за ним. Потом в одном бою отец замкомандира полка спас, сбив самолет, который атаковал его.
— Не завидовали фронтовые друзья, что о нем книга написана, а о них нет?
— Абсолютно не завидовали.
— Были у отца увлечения?
— На мандолине играл, а так увлекаться ему некогда было. Придет часов в 6 домой, в 7–8 сядет телевизор смотреть, а в полдесятого он уже спал. Вставал рано, делал зарядку в 8 и в 9 — на работу в Советский комитет ветеранов войны.
— Чиновничья работа?
— Да, он был чиновник. Там было много дел. Однажды сказал: «Надо бы помочь одному ветерану, но такая сволочь за него просит! А потом будет говорить, что ветерану помог». Главное же для него было вытащить забытых героев, а через забытых вытащить современных героев, которых тоже очень много.
В этом доме в затерянной в валдайской глуши деревне Плав выхаживали раненого летчика. Сейчас там живет внук одного из спасителей Маресьева
«Пробил катер для первого космонавта»
— Гагарин, который был знаком с вашим отцом, после своего полета встречался с Софи Лорен, Джиной Лоллобриджидой... У Маресьева такие встречи были — с красотками западного кинематографа?
- Мать бы ему дала Софи Лорен! А Гагарина он в последний раз видел за три дня до его смерти. Алексей Петрович лежал в ЦКБ, и там лежала с язвой жена Гагарина, Валентина, которую он пришел проведать. Они с отцом пообщались, про водные лыжи поговорили. Ничто не предвещало, как говорится. Благодаря отцу, кстати, первому космонавту разрешили иметь свой катер. Его ему подарила датская королева.
Но в КГБ, куда Гагарина по этому случаю вызвали, ему сказали, что советскому человеку свой катер иметь не положено. Предложили сдать на Лубянку, пообещав его и семью катать, когда те захотят. А штука в том, что мой отец к тому времени имел свою посудину! Когда он работал в Комсомольске-на-Амуре, у него был небольшой катер с дизельком, на котором они возили рабочих и строительные материалы с берега на берег. А потом было принято правительственное решение продать Маресьеву катер в виде исключения с судоверфи ВЦСПС за наличный расчет. И вот отец добился разрешения, чтобы и Гагарину разрешили иметь постоянно этот датский катер. Посудины их вместе стояли, на одном причале тут неподалеку, на Химкинском водохранилище.
— У вашего отца был советский катер, а у Гагарина от датской королевы. В этом вся разница?
— Советский катер тоже ходил, будь здоров! Просто у нас не разрешалось иметь катер, потому что на нем можно было запросто усвистать в Швецию или Турцию.
— Но не с Химкинского же водохранилища!
— А что мешает перевезти его тайком на Балтику?
— Боялись, что Гагарин может убежать?
— Не боялись, но это была наша советская неграмотность, о которой я тоже спорил с отцом. Почему не продавать грузовики? Покупай и помогай нашему народному хозяйству. Нет, ты должен обязательно работать в организации — заводе, фабрике, институте, — а сам ничего иметь не можешь. Отец не был подкован в экономике. А с Гагариным отец прошел путь вместе, потому что уже знал, куда обращаться насчет катера. И вот за три дня до смерти Гагарин меня звал покататься вместе на Пироговском водохранилище и отца обещал тоже пригласить. Посмеялись и разошлись, а через три дня узнал, что Гагарин разбился.
— Они дружили?
— Это были люди занятые, разного возраста. Но они прекрасно относились друг к другу. И с Полевым отец не дружил, но относился к нему превосходно. Были в совместных делегациях, выступали в редакциях.
Алексею Маресьеву «Повесть о настоящем человеке» зачитывал сам автор — Борис Полевой.
«В опере анекдоты травил»
— В повести Полевого совсем не описан обычный, не героический быт человека без ног.
— Быт самый обычный. Вы тапочки надеваете за три секунды, а он протезы надевал минуты четыре-пять. На ночь снимал. Там было два кожуха, шнуровка из сыромятной кожи, три ремня.
— Советский протез?
— Да.
— Хороший?
— Как он начал на одной модели, так и закончил на ней. В 1990-е годы ему позвонили ребята из Нормандии-Неман (французский истребительный авиационный полк, воевавший против гитлеровской коалиции. — Прим. авт.), с которыми у него были дружеские отношения, и позвали приехать сделать новый протез, с которым можно бегать, как Брумель (знаменитый советский легкоатлет, олимпийский чемпион. — Прим. авт.) прыгает. Оказалось, что нужно приезжать не меньше чем на полгода, чтобы ему сломали кости под их протезы. Отец не поехал. А на своих протезах он и на коньках катался, и на лыжах, и на самолете летал. Алексей Петрович все старался делать сам.
— В отношениях ваших родителей присутствовала романтика?
— Сначала была. Он пригласил мать в оперу на «Онегина» Чайковского и во время арии предложил рассказать анекдот. Простой мужик из Камышина... Мать была прагматичная. У нее на примете имелись музыкант, поэт и герой. Она решила, что музыкант будет пить, поэт гулять, а герой без ног никуда не денется.
— Как они познакомились?
— На работе. Он был инструктором школы ВВС Московского военного округа, а мать там бумажки перекладывала с места на место. До столовой было метров 500, а у отца была машина с шофером, на которой он ездил. Увидел дивчину и предложил ее подвезти, она отказалась. Потом ее вызвали в отдел кадров и расспросили о жизни по просьбе отца. Потом начали встречаться, месяцев семь гуляли, а 31 декабря 1945 года расписались. А на девятый месяц, в сентябре, я появился.
— У вас еще был младший брат, Алексей. Как про него написано в «Википедии» — инвалид с детства?
— Нет. Он не был инвалидом с детства, с ним трагедия случилась. ЦК Компартии Чехословакии пригласил отца отдохнуть в Карловы Вары на месяц, подлечиться водами. Мне было лет 15, а Алешке года три. Его отдали в совминовский детский сад на Войковской, где он отодрал щепку от паркета, засунул в нос, а кусочек обломился. Началось нагноение, инфекция попала в мозг, воспалились оболочки головного мозга. Начало расти внутричерепное давление, он стал отключаться — непроизвольно терять сознание, и в 5 лет поставили диагноз эпилепсия. Он четыре раза в день пил по 9–11 таблеток, которые очень дорого стоили. Отец даже просил зарплату ему поменять на доллары по низкому курсу, чтобы покупать в венской аптеке очень редкие лекарства. Так и прожил с родителями всю жизнь. Ни рюмочки не выпил, ни разу не поцеловался. В основном с ним занимался отец, потому что мать была гипертоник, а он был поздоровее. Алешкина болезнь нам всем была как ножом по сердцу. Умер он в 2002 году. Ему было 44 года.
— В смерти вашего отца меня смущает тот факт, что его 85-летний юбилей решили отмечать за два дня до даты рождения. И он скоропостижно скончался за пару часов до намеченных в Театре Российской армии торжеств...
— Это решили не мы, просто пятница была, удобно праздновать. Не думаю, что это как-то связано с его смертью. Каждому столько-то отпущено. Я был с отцом с полдесятого утра. Мы должны были в 6 часов вечера выехать в театр. Отец лежал до 2 часов, потому что боялся натереть ногу. Потом пообедал, начал одеваться, даже похвастался своими советскими орденами передо мной, пошел в ванну причесываться, и там у него защемило сердце. Это было в 16.40. Я посоветовал ему полежать. Нам нужно было выехать в 17.30. Как раз позвонил тогдашний министр транспорта (путей сообщений. — Прим. авт.) Аксененко, который хотел поздравить его первым. И пока мы с ним говорили по телефону, мать закричала: «Витя, папа хрипит!» Я подбежал, приложил щеку к груди и ничего не услышал. «Скорая помощь» приехала через 8 минут, применили дефибриллятор, сражались минут сорок. Потом врач вышел и сказал в качестве утешения, что все мы были при нем и что он даже не понял, что происходит. Вскоре приехали из морга. У нас лестница узкая, и чтобы отца пронести на носилках, надо было бы поднимать их одному на вытянутых руках, а он был тучный — и это отказалось невозможно. Решили спускать на лифте. Его закутали в простыню, спеленали как младенца с головой и перевязали крест-накрест шелковыми галстуками. Поставили в лифт. А я сбежал вниз. Как только отца вынесли из лифта и поставили на первую ступеньку, у него вдруг открылось лицо, хотя он был закутан очень плотно. Как будто человек, который жил здесь с 1948 года, решил попрощаться с родным домом. Теперь-то на этом доме мемориальная плита. А похоронен отец на Новодевичьем кладбище. Кстати, когда приезжали иностранцы — его друзья из той же Нормандии-Неман, он никогда не ходил с ними на экскурсии на Новодевичье кладбище, наверное, предполагал, что там его и похоронят.
Исторический документ — наградной лист гвардии старшего лейтенанта Маресьева Алексея Петровича
«Внук героя растет националистом»
— Кем вы работали за свою жизнь?
— С погонами ходил. Работал автомобилистом, есть диплом МАДИ, который меня выручает. Был директором станции техобслуживания, когда был так называемый хапремонт. Но я сам набрал слесарей и сказал им, чтобы в счетах проставляли настоящую стоимость деталей. За свою работу разрешил им договариваться с клиентами, и все были довольны. Потом мне все это надоело — не мое.
— Любовь к небу передалась от отца?
— Нет, я высоты боюсь.
— Даже не брал вас с собой в полеты?
— Ему был положен в поездках сопровождающий, и это часто был я. В такие полеты брал, но летать не учил. У меня был сильный астигматизм.
— У вас самого уже взрослый сын... И тоже Виктор!
— Так вышло, что я кормящий отец. Была у меня жена — Алла Николаевна, старше меня года на три, прекрасно готовила, подружки у нее были, дикторши с телевидения. Она не работала, денег хватало на все, а ей нравился высший свет, любила покупать себе дорогие вещи. Прожили мы вместе лет 10, и я ушел от нее, оставив машину и квартиру. Она лет семь как умерла от опухоли мозга. А мама Виктора, сына моего, работала секретаршей у одного начальника. Наш общий знакомый музыкант пригласил нас поужинать в модный загородный ресторан. Поужинали — и Витька родился. Меня попросили дать отчество. Согласился, но не женился, за что меня возненавидели. А потом мне спихнули сына, и я его ращу.
— Чем занимается внук героя?
— Сын выучился на менеджера. Пробовал организовать бизнес, выпускать паркет, но все развалилось — и вот уже месяцев пять ходит без работы. Ему скоро 30, но мышление как у восемнадцатилетнего. Спрашиваю, есть ли у него девчонки, а он про кавказцев что-то бормочет. Я ему говорю, что никогда ни одной нации национализм счастья не принес. Людей различать по национальному признаку — это дикая безграмотность.
Блиц о книге
— Вам за свою жизнь с героем удалось найти ответ на вопрос — как он смог с таким заражением, без еды, в холод продержаться 18 дней?
— Мне он на этот вопрос никогда не отвечал.
— Сколько раз сами перечитывали книгу?
— Два.
— Есть у вас любимый отрывок из книги, который вы могли бы рассказать наизусть?
— Могу спеть наизусть песню португальских партизан.
— Было ощущение, что живете с великим человеком?
— Нет. Не понимаю, как это, отец — великий человек или мать — красавица. Мать есть мать. Красавицы на улице.
Елена Мильчановска