— У меня более 12 лет жил лабрадор Роки, — вспоминает Рагулин, прогуливаясь у своего подъезда с Юноной. — Когда Роки умер, я поехал за новой собакой в подмосковную Купавну. В республиканской школе восстановления трудоспособности слепых и подготовки собак-поводырей мне предложили взять Юрму. Там ведь как: приезжаешь и десять дней живешь в комнате с собакой. С утра занятия в классе, потом — тренировка на площадке, где собраны всевозможные препятствия, от автобуса до открытого люка.
Помню, ушел в столовую, а вернулся — все погрызено, книга порвана, мобильного телефона нет, а Юрма уселась на подоконнике, так что я не сразу ее нашел. Ну, думаю, брать такую собаку опасно: живу на восьмом этаже, летом окна настежь, не ровен час — упадет. Мало того что жалко, так ведь и дорого стоит. Тогда райсобес за собаку-поводыря для инвалида платил 300 тыс. рублей, сейчас в два раза больше. Нет, говорю тренеру, Юрму не возьму. Привели Юнону, я познакомился с ней и обрадовался: о такой послушной только мечтать. Было ей тогда всего год и восемь месяцев, сейчас — шесть лет.
Дай лапу!
Юнона на меня даже не гавкнула. Она, оказывается, совсем не лает.
— Как здороваться будем? — спрашиваю осторожно: мало ли, вдруг Юнону нельзя погладить, вдруг укусит?
— Укусит? — засмеялся Рагулин и приказал ей сидеть, а потом: «Дай правую лапу». И Юнона деликатно подала мне лапу. «А левую?» — говорит Рагулин. Подала и левую. Ее так воспитали, чтобы Анатолий мог на улице обратиться к незнакомцу, а тот не испугался собаки. Юнону хоть гладь, хоть таскай за холку, хоть тискай — и ухом не поведет. «Ты ж не защитница!» — трогаю ладошкой собачью макушку, а Юнона смотрит мне в глаза: тут уж выбирай — защита или помощь.
Юнона за четыре года жизни в семье Рагулина ни разу не была недовольна. Хотя, может, и была, но такая у нее судьба — не себя показывать, а помогать, абсолютно не проявляя характер. Она не позволяет себе шалостей, не лезет лапами на диван, не прыгает на сиденье в машине, не таскает со стола еду, не просит добавки.
— Потому век собак-поводырей и недолог, что психика все время в напряжении, — говорит Рагулин. — С собакой у незрячего человека другая жизнь. В любую погоду, хочешь или нет, а на прогулку с Юноной трижды в день выйти надо. А без нее как: выйди во двор и стой на месте? Да и неудобно, ведь все на тебя смотрят, а с Юноной могу идти, куда хочу, — не всякий догадается, что она ведет почти слепого человека.
И я бы не догадалась, тем более что на ошейнике Юноны нет синего креста. Синий крест есть на шлейке, но Рагулин ею не пользуется. Он водит Юнону на поводке.
— Мог бы и на нитке водить — она не убежит, — говорит Анатолий Андреевич. — Раньше собаке на случай, если потеряется, под правой задней ногой ставили тавро. Например, у лабрадора Роки был номер «5434». Теперь в собак-поводырей вживляют чип, и у Юноны он есть, но где — не знаю. В Купавне объяснили, что, если Юнона потеряется, надо идти в полицию, а там на компьютере по специальной программе должны определить место ее нахождения.
А вот Роки в этом смысле отличался. Отпустит, бывало, его Рагулин с поводка — и все: в дом не загонишь. Нагуляется, а потом сидит у подъезда и боится, что накажут. Однажды вечером не вернулся, и Рагулины искали его трое суток, дали объявления в газеты и по бегущей строке в телевизоре.
— Роки мне даже стал сниться, — вспоминает Анатолий Андреевич. — Его, видимо, украли, но увидели тавро «5434», испугались и избавились. Нам на четвертые сутки в полночь позвонили из милицейского питомника: какая-то женщина привела туда Роки. Мы помчались, помню, меня спросили: «Чем докажете, что собака ваша?». А что тут доказывать? Роки нас увидел и запрыгал от радости.
Им нет преград
Спит Юнона на коврике у кровати Рагулина, и, сколько бы раз за ночь он ни повернулся с боку на бок, столько раз Юнона и поднимет голову, готовая подать тапочки.
Утром они отправляются на стадион и бегают часок. Вообще, туда с собаками нельзя, но для них сделали исключение, тем более что у Юноны в паспорте отметка: пускать всюду — в магазины, автобусы, аптеки, самолеты и на стадионы. Когда на стадионе лежит снег, Юнона с хозяином идет на балкон, где устроен как бы мини-спортзал. Рагулин два раза в день занимается на велотренажере и беговой дорожке, поднимает гантели и растягивает эспандер. А Юнона рядом ждет, когда закончится тренировка. Начнет хозяин снимать кроссовки, а она уж тащит ему тапки.
Потом завтракают. На кафельном полу в ванной комнате стоит миска Юноны: ее кормят не сухими кормами, а кашами с рубцом и мясом. Добавляют подсолнечное масло, кефир, тыкву, яблоки, капусту. На еду и ветеринарную помощь для собаки-поводыря хозяин получает около 20 тыс. рублей в год, но в семье Рагулина не считают, сколько съела Юнона. Купят винограду — и ей горсть в миску, так же и бананы, и вишню, и малину.
Затем идут гулять. На улице Юнона всегда от хозяина слева. Увидит открытый люк — обведет. Перед ямой, ступеньками, покатыми съездами, бордюрами или, например, свисающими ветками — замрет. И будет стоять, пока хозяин белой тростью не найдет преграду. Уронив перчатку, поводок, зонт или ключи, он говорит: «Юнона, апорт!» — а та поднимает и подает в руку.
Собственно, хватает двух команд: «апорт» — принести, «фу» — значит, нельзя.
— Она все понимает, — уверяет Рагулин. — Когда мы с ней приехали из Купавны в Воронеж, то прошли по всем маршрутам и выучили их. В магазин, аптеку, на стадион — и Юнона все запомнила. Теперь я говорю: «В аптеку» — а она меня туда ведет.
Рагулин может и на автобусе поехать, например в библиотеку для слепых. Тогда Юнона на остановке «Маршака» входит в салон первой и ищет место, где мог бы стать хозяин. Доехав до остановки «Куцыгина», тоже выходит первой, и они идут за книгами пешком. А когда возвращаются домой, Юнона летит к тапочкам, подает их и от радости машет хвостом: угодила!
А какая чистюля! Грязными лапами по коврам не ходит, обожает мыться в душевой кабине. А в летнюю жару на даче, где Рагулин живет с апреля по октябрь, по два-три раза шмыгает вслед за хозяином под уличный душ. На даче ей вольнее. «С утра открываю калитку — и она сама, без команд, пробегает десять кругов вокруг дачи, — смеется Рагулин. — Выхожу на зарядку, а Юнона рядом. И что бы я ни делал — копал, поливал, отдыхал, — она лежит неподалеку и следит, не нужна ли помощь».
Черное небо
— Я и без собаки бегал, когда уже потерял зрение и работал на заводе «Импульс», — уточняет Рагулин. — Автобус забирал в семь утра, а я в шесть шел на стадион, успевал побегать полчаса, размяться на брусьях и перекладине. Потом бегал с Роки, сейчас — с Юноной.
Без спорта он жизни не представляет. Собственно, и без зрения тоже — не представлял. В Курске окончил монтажный техникум, по направлению приехал на воронежский завод, трудился мастером на конвейере. Занимался спортом, выполнил норматив кандидата в мастера по волейболу. Совсем не болел, а зрение было как у орла: зайдет в цех — и видит, что делает рабочий в конце 100-метрового конвейера.
— Но в 25 лет заметил, что стал видеть хуже, — вспоминает 60-летний Рагулин. — Окулист ничего опасного не нашел, даже усмехнулся: на тебе пахать надо! А через пару месяцев сильно заболела голова, направили к невропатологу, положили в больницу. Врачи нашли опухоль мозжечка. Оперировали в Москве. Помню, выписался из больницы, вышел на улицу, поднял голову, а небо — черное. С тех пор цвета не различаю.
Если закроете глаза, а потом чуть двинете веками, сможете представить, как видит Рагулин.
Когда Анатолий уходит из дому без собаки, он кладет возле Юноны поводок и говорит: «Ждать». Юнона лежит и скулит, словно плачет. В этот миг и для нее небо — черное.
Елена Рузанова
Источник: Воронежский курьер