Архив:

Они сражались за Родину

День Победы — наш главный праздник. Так нам говорят с высоких трибун и не очень высоких. Многие годы говорят, и не зря. В 2010 году, согласно опросу ВЦИОМ, 91% россиян считали День Победы общим для всех праздником. Почему я взял этот год? Почти круглая дата — 65 лет со дня окончания Великой Войны. Думаю, через год, если будет опрос (а он наверняка будет), процент поднимется еще выше: мы уважительно относимся к юбилеям.

Тем не менее нет-нет да и раздаются голоса о наигранности победного патриотизма, о неуместности щеголять бантами или повязками из георгиевских лент. Уж лучше — красными знаменами, прочитал я в одном издании. Почему лучше? Менее пафосно? Лично я в этом сомневаюсь.

Наверное, георгиевскую ленту на лацкане цивильного пиджака придумали и продвинули политтехнологи. Трудно предположить, что такое могло произойти стихийно. Однако в данном случае политтехнологов неумно подозревать в лицемерии. Когда у События есть символ — это хорошо, это объединяет. Как крашеное яйцо в Пасху: увидел даже незнакомого, но чем-то симпатичного человека с пасхальным фетишем и можешь безбоязненно поздравить его, даже похристосоваться…

Сейчас на Украине запустили в оборот хамское сравнение тех, кто ходит с георгиевскими лентами, — колорадские жуки, колорады. Тем более нельзя уступать хулителям-провокаторам…

А знаете ли вы, что День Победы не всегда был праздником даже  в Советском Союзе? 8 мая 1945 года вышел указ президиума Верховного совета СССР «В ознаменование победоносного завершения Великой Отечественной войны советского народа против немецко-фашистских захватчиков и одержанных исторических побед Красной Армии, увенчавшихся полным разгромом гитлеровской Германии, заявившей о безоговорочной капитуляции, установить, что 9 мая является днем всенародного торжества — Праздником Победы». Указ действовал три года. 24 декабря 1947 года вышел другой указ, предписывавший Празднику Победы стать рабочим днем, но взамен превращавший в выходной день 1 января (каким оно не было у нас с 1930 года).

Думаю, Сталин понял неуместность широких торжеств в стране, потерявшей более 20 миллионов граждан. Слишком близка и сильна была боль потерь. Почти в каждой семье. А если какую-то Бог миловал — как в этот день смеяться и радоваться, когда за стеной поминают не вернувшихся с фронта отцов, мужей, братьев, сыновей, сгинувших в оккупации или на чужбине родителей и детей?

Можно со мной не согласиться? Как хотите. Но не могу забыть: когда я в 80-е годы работал в районке, написал очерк к 9 Мая. Естественно, духоподъемный и героический. Тогда еще много было в Старой Руссе свидетелей тех славных дней, было с кем поговорить. Но редактор сказала слова, совершенно меня возмутившие: «День Победы — это не праздник, люди плачут в этот день…». И вместо очерка пошла официозная редакторская передовица.

Сегодня я думаю, в чем-то она была, наверное, права. У народа — праздник, у каждого отдельного человека — не факт. Даже в 80-е годы, через 35—37 лет после Победы, через 15—17 лет после того, как Брежнев вернул Победе статус выходного дня (1965)…

Но всякая война — это живые и мертвые. Годы текут, и живых ее участников становится всё меньше. Сегодня Праздник Победы в их честь. Но он и наш тоже. Ведь мы такой народ, что лучше и выше становимся только вместе. На миру…

Через почти 70 лет об уже далекой Войне не вся правда сказана и открыта. А потому День Победы актуален и нужен, чтобы мы помнили и знали — хотели бы знать — какая высокая цена за этот праздник уплачена. Без тенденциозных построений и мифов, которыми пытаются обрамить 9 Мая.

Мне давно хотелось разобраться с загадкой Валаама как тюрьмы для военных калек, открытой Сталиным в 1950 году. Никогда не верилось в тупую ложь, будто именно туда, собрав в одну ночь, свезли всех калек и инвалидов. Чтоб не мозолили глаза.

Во-первых, это было физически невозможно: инвалидами, по официальной статистике, вернулись с фронта более 2,5 млн. человек. Во-вторых, Дом инвалидов на Валааме был республиканский, созданный по решению правительства Карело-Финской ССР. За 34 года число одновременно проживавших там инвалидов ни разу не превысило 1000. Например, в 1952 году было 876, в 1953 — 922, в 1954 — 973, в 1955 — столько же. Далее пошло на убыль (Михаил Сизов, «Валаамские списки», 2012). В-третьих, по России была создана целая сеть таких интернатов — для адаптации калек к мирной жизни, для их спасения в условиях тяжелых послевоенных лет. Работой этой занимались собесы. И направляли туда людей, как правило, по их заявлениям. Но были среди них маргиналы (бродяги, уголовники, алкоголики). О них в письме Людмилы Яковлевны Петровой, бывшей учительницы, жившей после войны в Орловской области:

«Послевоенные годы во Мценске запомнились мне событиями, о которых в советское время не принято было говорить. А тогда в городе было великое множество солдат, искалеченных войной: кто без ног, кто без рук. Те, кто без ног, передвигались на низких самодельных тележках, отталкиваясь от земли деревянными «утюжками». Бритые головы, выцветшие гимнастёрки с орденами и медалями, распахнутые вороты. Выпив, они становились агрессивными, нетерпимыми. В базарные дни собирались в небольшие группы и устраивали на центральной площади города пьяные дебоши: всё, что было приготовлено крестьянами на продажу — молоко, топлёное масло, яйца, другая снедь, летело в разные стороны. Хозяйки истошно кричат, в ответ летит страшная брань…

Конечно, я тогда не понимала, что на моих глазах разворачивается страшная трагедия. Жить по-прежнему — в унижении, страхе, зависимости — победители уже не могли. Война, освобождение европейских стран, победа дали иную степень свободы, иное представление о себе. Но вместо гордости победителя — физическое бессилие и отчаяние. Отчаяние оттого, что калека никому не нужен».

В 1949 году правительство СССР приняло, как теперь сказали бы, программу устройства домов-интернатов для инвалидов. Да, в этих интернатах, часто созданных в приспособленных помещениях (на Валааме — в монастыре), было нелегко и неуютно. И люди туда попадали не простые. Они бежали из интернатов. В 54-м году МВД даже ставило вопрос о придании таким учреждениям статуса «закрытых». Хрущев отказал. Так что тюрьмой, лагерем ни Валаам, ни другие подобные интернаты не были…

Чтобы слишком не удлинять свой рассказ, приведу фрагмент из воспоминаний Эдуарда Кочергина «Трубадур» со Ждановской набережной» про знакомого ему калеку-баяниста Васю Петроградского, отправленного в Горицкий дом инвалидов (Вологодская область) из Ленинграда: там он «со своей певческой страстью и способностями из этих остатков людей создал хор — хор «самоваров» — и в этом обрёл свой смысл жизни.

Начальница «монастыря» и все её врачи-санитары с энтузиазмом приветствовали инициативу Василия Ивановича, а на его одеколонное выпивание смотрели сквозь пальцы. Сёстры-санитарки во главе с врачихой по нервам вообще боготворили его и считали спасителем от страстных посягательств несчастных молодых мужских туловищ на их собственные персоны.

Летом дважды в день здоровые вологодские бабы выносили на зелёно-бурых одеялах своих подопечных на «прогулку» за стены монастыря, раскладывая их среди заросшей травою и кустами грудине круто спускавшегося к Шексне берега... Самым верхним клали запевалу — Пузырька, затем — высокие голоса, ниже — баритон, а ближе к реке — басы.

На утренних «гуляниях» происходили репетиции, и между лежащими торсами, в тельнике, на кожаной «жопе» скакал моряк, уча и наставляя каждого и не давая никому покоя: «Слева по борту — прибавь обороты, корма — не торопись, рулевой (Пузырёк) — правильно взял!». Вечером, когда у пристани внизу пришвартовывались и отчаливали московские, череповецкие, питерские и другие трёхпалубные пароходы с пассажирами на борту, «самовары» под руководством Василия Петроградского давали концерт».

Этот рассказ можно найти в журнале «Знамя» № 1 за 1999 год. Хотя и трудно. Поверьте на слово мне и автору. Кочергин сам воспитывался в детприемнике НКВД. Это его тема. Хотя больше известен, конечно, Юрий Нагибин с его рассказом «Терпение» (1982) «про мучеников Богояра, сошедших с ума, обгоревших, объеденных крысами, ставших гробами своих дарований, ума, удали» — рассказом сенсационным, но неискренним и однобоким…

Но достаточно об этом. Впереди — День Победы:

Редко, друзья, нам встречаться 

                                                приходится, 

Но уж когда довелось, 

Вспомним, что было, и выпьем, 

                                                 как водится, 

Как на Руси повелось! 

Пусть вместе с нами семья 

                                            ленинградская 

Рядом сидит у стола. 

Вспомним, как русская сила 

                                                   солдатская 

Немца за Тихвин гнала! 

Выпьем за тех, кто неделями долгими 

В мерзлых лежал блиндажах, 

Бился на Ладоге, бился на Волхове, 

Не отступил ни на шаг. 

Выпьем за тех, кто командовал ротами, 

Кто умирал на снегу, 

Кто в Ленинград пробивался болотами, 

Горло ломая врагу. 

Выпьем за тех, кто погиб под Синявино,

Кто не сдавался живьём,

Выпьем за Родину, выпьем за Сталина,

Выпьем и снова нальём. 

Встанем и чокнемся кружками, 

                                                   стоя, мы —

Братство друзей боевых,

Выпьем за мужество павших героями,

Выпьем за встречу живых!

Эта песня носит новгородскую прописку и называется «Волховская застольная». Ее написал Павел Шубин, корреспондент газеты «Фронтовая правда», почти три года (1942—1944) воевавший в 377-й стрелковой дивизии Волховского фронта. Он участвовал в боях у Синявина, Званки (усадьба Державина), в Чудовском районе. В январе 44-го — в операции по освобождению Новгорода. «Волховскую застольную» в первый и единственный раз при жизни автора напечатали именно во «Фронтовой газете» в 1943 году.

Шубин умер молодым, в 36 лет, в 1950 году. В 1956-м в «Красной звезде» стихи, которые давно уже стали всенародно любимой песней, были опубликованы в новой (не авторской) редакции. Четверостишие, в котором упоминался Сталин, заменили:

Будут навеки в преданьях прославлены

Под пулеметной пургой

Наши штыки на высотах Синявина,

Наши полки подо Мгой!

Текст получил новое название «Ленинградская застольная». Но до сих пор, если ее поют ветераны, то так, как написал Шубин.

Геннадий Рявкин

ПОСЛЕДНИЕ НОВОСТИ