Большое здание с цветным фасадом на Трифоновской улице — это детский сад № 1021, в который ежедневно приводят более 200 детей. Но в помещение одной группы, расположенное на первом этаже, приходят только семеро ребят от трех до шести лет. Мальчики и девочки, лишенные зрения.
Играют вместе
Педагог-дефектолог Елена Насибулова показывает красные яблоки, висящие на окнах, книги ручной работы и фотографии воспитанников. На одной из них маленький Максим играет на пианино на уроке музыки, на другой дети гладят собаку-поводыря, на третьей Федя рисует руками. Немало снимков, где дети играют вместе, и ни за что не догадаешься, кто из коррекционной группы, а кто из общей.
— Детский сад — первое и самое главное место для реального включения инвалидов в общественную жизнь, — говорит Елена Насибулова. — Дошкольники мало обращают внимания на детей, которые отличаются от них: неприятия, отторжения нет. Поэтому для меня как для дефектолога детский сад — основа инклюзивного образования.
Правда, в этом детсаду нет общих групп для детей с разными физическими возможностями.
— Мы приводим незрячих детей в гости в другие группы. Здоровым детям сначала объясняем, что сейчас придут ребята, которые не видят. Начинаем играть все вместе, и дети быстро все забывают, начинают подносить игрушки к глазам незрячих деток, разговаривают с ними так же, как между собой, — рассказывает Елена Насибулова.
Дело тонкое
Коррекционная группа в детском саду № 1021 существует уже три года. Но в первый год работала только группа кратковременного пребывания, потому что дети были очень сложными.
— Самое главное в такой работе — руководитель, — считает Елена Насибулова. — Если у руководителя учреждения нет стремления к переменам, нет понимания особенностей инклюзивного образования, успеха нельзя добиться указаниями извне. Можно привести десятки примеров, когда детей с ограниченными возможностями не берут в детские сады не потому, что нет мест, а потому, что невозможно оказать им должное внимание, нет специалистов, которые будут с ними работать. Если руководитель хороший, он наберет себе соответствующую команду и научится с ней работать.
Могу привести недавний пример: незрячую девочку взяли в обычный детский сад, в котором были созданы, кажется, все условия. Но индивидуального подхода не было. Когда мы занимаемся с детьми, мы садимся и рука в руку с ними рисуем, делаем что-то. Там же все дети занимались, а эта девочка сидела отдельно и делала что-то свое. В итоге время, проведенное в детском саду, ничего ей не дало. Да, она была включена в обычную группу, но это нельзя считать инклюзией, так как необходимых социальных навыков она не получила. Инклюзия в том, что воспитатель подходит к каждому ребенку и помогает ему. Человеческий фактор имеет огромное значение.
Родителей тоже учат
Структурное подразделение «Лекотека» открылось при детском саде № 1021 в 2010 году. Оно специализируется на работе с незрячими детьми и с детьми, имеющими множественные нарушения здоровья. Дефектологи, логопеды и психологи оказывают адресную помощь 13 малышам, которые посещают «Лекотеку» дважды в неделю. На протяжении шести лет работает и служба сопровождения родителей и детей.
— Опыт показал: родители сильно нуждаются в психологическом сопровождении, — рассказывает педагог-психолог «Лекотеки» Наталья Русакова. — Любой специалист направляет ребенка на развитие сохранных анализаторов, в данном случае преимущественно сенсорных. И нужно переместить фокус родителя на то, что можно развивать, научить его воспринимать ребенка таким, какой он есть, а не концентрироваться на том, что ребенок лишен зрения.
Одна из форм работы с родителями — тифлозанятия (занятия с завязанными глазами), то есть погружение в незрячую среду.
— Это преодоление страха, попытка донести до родителей, что их ребенок, будучи лишенным зрения, имеет и использует другие органы чувств, прекрасно воспринимает этот мир, хотя и немного по-другому. Родители часто бывают расстроены тем, что их ребенок не видит всех красок мира. Мы же пытаемся донести до них, что он чувствует его не хуже, чем зрячие люди, — говорит Наталья.
По ее мнению, в дошкольном образовании инклюзия вполне возможна. Ведь это включение детей в общество, преодоление изоляции. В то же время Наталья Русакова отмечает, что инклюзивное образование мало доступно детям, имеющим помимо нарушений зрения другие заболевания: интеллектуальные нарушения, ДЦП, аутизм. А ведь число таких детей растет с каждым годом...
Город стал добрее
Наталья Русакова сама потеряла зрение в 17 лет. Но это не помешало ей окончить МГПУ с красным дипломом, стать педагогом-психологом, выйти замуж и родить дочь. В разговоре с ней нельзя было не спросить о том, насколько Москва теперь больше приспособлена для людей с ограниченными возможностями.
— Нельзя не отметить положительные попытки создать в городе доступную для инвалидов среду, — говорит Наталья Русакова. — Хорошо, что об удобстве таких людей стали задумываться. Появилась и востребована, я считаю, социальная реклама типа: «Увидев человека с белой тростью, помогите ему». Это правильно, потому что до сих пор не только дети, но и некоторые взрослые, увидев человека с белой тростью, не понимают, зачем она ему.
При передвижении по городу незрячему пешеходу очень помогают светофоры со звуком. Хотелось бы, чтобы во дворах было больше «лежачих полицейских», а в метро линия перед краем платформы была выпуклой — немного выше уровня пола. Это обезопасило бы незрячих пассажиров.
Дети воспитывают друг друга
По словам педагогов, работающих в детском саду, лишенные зрения дети мало чем отличаются от сверстников. Но у них есть свои особенности. Например, все слова они воспринимают на свой счет. Если задать вопрос одному ребенку, на него начнут отвечать почти все. Потому что они привыкли к тому, что все внимание сконцентрировано на них.
То, что незрячие дети вырастают несколько эгоистичными — вполне закономерно из-за воспитания. Тем не менее, это ребята музыкальные, веселые, для них важна инициация действия. Игры у них своеобразные — манипулятивные. Они перебирают игрушки, делают какие-то вещи, которые кажутся странными со стороны. Воспитатели говорят, есть среди них и подвижные, и спокойные дети, а также замечают, что все незрячие малыши очень много говорят, причем не имея основы для образов, которые передают словами. Выдумывают и пересказывают истории, сказки.
— Может быть, они говорят немного иначе, у них немного другая мимика. Но играют они, если правильно их организовать, так же, как и другие дети и бесконечно долго, — объясняет Елена Насибулова.
Она уверена, что незрячие дети, которые ходят в обычные детские сады и общаются со своими зрячими сверстниками, вырастают более сильными и приспособленными к жизни.
— Внутри специализированной группы общение между детьми статично, — говорит Елена. — Что они обсуждают? То, что находится вокруг них на расстоянии вытянутой руки, и то, что говорят воспитатели и педагоги. При общении с обычными детьми их мир становится шире. Они слушают рассказы о том, чего не знают. Попав к обычным детям, незрячий ребенок оказывается в жизненной ситуации, с которой по мере взросления ему предстоит сталкиваться.
Изучение системы Брайля в старших группах не обязательно, оно если и вводится, то лишь как игра. Гораздо важнее дать ребенку социальные навыки — научить его одеваться, раздеваться, есть. Он должен знать, как вести себя, если потерялся на улице.
— Из тех детей, которых мы воспитываем сейчас, должно вырасти новое, толерантное поколение. Они пойдут в школы, потом — в вузы, займут свое место в жизни, но обязательно будут помнить об опыте общения с незрячими сверстниками, — говорит Елена Насибулова.
Лина Полоскова
Источник: Газета «Труд»