Тема трансплантологии не сходит со страниц газет. Месяц прошел с первой пересадки сердца, целый год - с первой пересадки печени. Медики ставят себе новые цели, думают о будущем, но до сих пор, увы, вынуждены противостоять вечным обывательским страхам - всем этим «зачем?» и «почему?»
Вот и читательская почта «СБ» свидетельствует: аукается пресловутое «дело 20-й московской больницы»! Напомним, кстати говоря, чем оно закончилось, - ничем. Врачей-трансплантологов полностью оправдали, раздувшие скандал репортеры о своих обличительных пассажах предпочитают не вспоминать. Но за их «сенсацию» без вины виноватая медицина расплатилась сполна: на два года работа всей трансплантологической службы была, по сути, парализована. И не только в России.
В Беларуси на пике скандала выполнялось всего 8 пересадок почки за год, в пять раз (!) меньше, чем четверть века назад. Сложный все-таки это феномен - «человеческий фактор»! Странный, прихотливый! А можно ли закрыть тему раз и навсегда? Где та почва, которая питает небылицы? Есть ли узкие места в законодательстве, а значит, и лазейки для тех, кто не прочь нагреть руки на успехах наших трансплантологов? Об этом в конференц-зале «СБ» спорили главный кардиохирург Минздрава, доктор медицинских наук, профессор Юрий ОСТРОВСКИЙ, заместитель главного врача по хирургии 9-й минской клинической больницы, кандидат медицинских наук Олег РУММО, главный хирург Минздрава, кандидат медицинских наук доцент Иван ПИКИРЕНЯ, начальник отдела по надзору за соблюдением прав и свобод граждан Генеральной прокуратуры Павел РОДИОНОВ и заместитель начальника ГУБОП МВД Михаил БЕДУНКЕВИЧ.
«СБ»: Юрий Петрович, правда ли, что в вашу работу тоже вмешался «человеческий фактор»? Что пересадка сердца могла бы состояться еще раньше, если бы не воспротивились родственники первого потенциального донора? Почему люди не пошли врачам навстречу? Почему испугались?
Ю.Островский: Да, был у нас такой случай в Дзержинске. Почему был отказ? Потому что беседа реаниматолога с родственниками погибшего была построена совершенно неправильно! Еще не было принято никакого решения, координационная служба еще только ехала в больницу, а уже из уст врача неосторожно прозвучало: мол, состояние пациента безнадежно, все, медицина здесь бессильна, остается только использовать его органы. С этого все и началось. Вполне возможно, если бы с родственниками первыми побеседовали представители нашей службы, все сложилось бы совсем по-другому. Это очень тонкий, деликатный момент.
«СБ»: И все же, как вы думаете, в такой ситуации большинство белорусов скажет «да» или «нет»? В Испании 90 процентов населения заявляют, что готовы стать донорами. У нас, по всей видимости, если провести соцопрос, цифры пока будут, мягко говоря, другие...
Ю.Островский: А стоит ли его проводить сегодня? Сначала нужно подготовить общественное мнение, проинформировать людей, разъяснить все моменты, причем грамотно, постепенно, а потом уже спрашивать.
И.Пикиреня: Однако результаты голосования на недавнем ток-шоу показали, что донорами готовы стать 7 человек из 10!
Ю.Островский: Ну там аудитория, во-первых, была очень маленькая, а во-вторых, собрались люди достаточно грамотные, образованные, более или менее разбирающиеся в сути проблемы. А если брать население в целом, то, скорее всего, такой соцопрос трансплантологи проиграют... У меня вообще сложилось впечатление, что все разговоры о трансплантации у нас сводятся к одному: донор - забор, забор - донор. Акцент делается не на человеке, которому в результате пересадки спасается жизнь, не на том, что такие операции значат для медицины, для общества в целом, а на нездоровой стороне вопроса: «а на каком основании?», «а есть ли возможность для злоупотреблений»? Честно скажу: надоело уже это комментировать!
И.Пикиреня: Испания, замечу, шла к этой цифре - 90 процентов - 15 лет! Проблема у них решалась на уровне государства с участием и церкви, и общественных организаций, и СМИ.
П.Родионов: У нас, если хотите, нет даже правовых оснований, чтобы обсуждать проблему в таком ракурсе. Есть закон, который гласит: нет письменного заявления родственников донора или потенциального донора об отказе - значит, медики имеют право забор произвести. Что здесь обсуждать? У нас до недавнего времени был совсем другой 
камень преткновения: медицинские учреждения в большинстве своем никак не помогали трансплантологической службе. В Беларуси примерно 40 больниц не только имеют право, но и ОБЯЗАНЫ сообщать о появлении возможных доноров, а фактически этим занимались только две клиники в Минске и одна - в Минской области. И благодаря только этим 3 учреждениям за три года жизнь была спасена более чем полусотне человек! А у нас сотни людей стоят в листе ожидания на пересадку органов! Так будьте добры, уважаемые, делайте что вам положено и помогайте тем, кто нуждается в вашей помощи, именно с этим требованием мы обратились к медикам. Надо сказать, мы нашли понимание со стороны руководства Минздрава: был издан правовой акт, который четко регламентировал порядок констатации смерти и порядок забора органа. Дело сдвинулось с мертвой точки. В результате за прошлый год за счет пересадки органов были спасены уже 79 пациентов! И с каждым годом этот показатель должен расти. Что касается возможности каких-либо противоправных действий, то, поверьте, есть круг специалистов, которые разберутся и проконтролируют, насколько законно проходит эта процедура. Незачем обсуждать тему в разрезе «как бы там чего не вышло?» на бытовом уровне!
Ю.Островский: Нужно еще вот что понимать: есть реальные доноры, а есть потенциальные. Потенциальным донором человек считается с момента констатации смерти и сообщения об этом в координационную службу. Но это не значит, что у него будет взят орган и пересажен другому! Вот недавно в Бресте появился потенциальный донор, 
молодой человек. Столько государственных средств было затрачено, даже вертолет вызывали (во времени ведь кардиохирурги-трансплантологи очень ограниченны: на все про все, «от» и «до», дается не более 4 часов), а потом, чуть ли не в последний момент, оказалось, что сердце, которое по показаниям диагностических приборов было здоровым, поражено атеросклерозом коронарных артерий. Так тоже бывает...
М.Бедункевич: К сожалению, мы сегодня сталкиваемся с тем, что общество в общем-то негативно относится к самому факту забора органов у доноров. Ведь каждый человек проецирует эту проблему на себя и проецирует однобоко. Потому что чаще всего ему просто в голову не приходит поставить себя на место тех, чья жизнь зависит от пересадки, для кого это единственный, быть может, шанс. Вот о чем надо говорить! К показателям Испании мы приблизимся только тогда, когда исчезнет предубеждение. Пока же, на мой взгляд, у нас в законах есть некое несоответствие. Например, в законе о погребении и похоронном деле говорится, что и устное пожелание о добровольном согласии или несогласии на забор органов имеет юридическую силу...
О.Руммо: ...И никто из нас это не ставит под сомнение!
М.Бедункевич: Проблема в том, что потом, бывает, родственники погибшего обращаются к нам с претензиями: дескать, до них дошли слухи, будто бы орган в больнице все равно забрали, вопреки устному пожеланию. Подобные случаи как раз и могут свести на нет все усилия медиков!
«СБ»: А что если все предопределено исторически? Считалось ведь, что у советского человека никогда не было ничего своего, все было общее или государственное за исключением его физической плоти. А тут, получается, близкий умирает - и встает вопрос, что его почка может подойти для пересадки. Какая будет реакция? «Естественная»?
М.Бедункевич: Всегда найдутся чем-то недовольные! И их голос почему-то громче, чем у тех, кто понимает необходимость развития трансплантологии. Вот я читал о подробностях пересадки сердца в «Медицинском вестнике». А кто еще это знает? Только врачи, это их внутриведомственная газета. Хотя такие материалы должны быть доступны и массовому читателю, он тоже способен многое взвесить и оценить, а потом объяснить другому.
О.Руммо: Я, наоборот, уверен, что нужно меньше зацикливаться на деталях медицинских методик, меньше говорить о процессе пересадки органов, а больше о том, что это дает людям. Проведена операция - давайте рассказывать не о том, у кого и как брали орган, а о том, кого спасли. Пересадкой сердца Юрий Петрович и его команда спасли маму двоих маленьких деток. Или, как это было недавно, в один день, пересадив почки и печень, медики спасли жизнь троих человек, среди них мать десятилетней девочки.
И.Пикиреня: А на самом деле помогли еще двоим, ведь они заняли освободившиеся места на гемодиализе!
П.Родионов: Знаете, почему меня так тронула эта тема - тема трансплантации? Как-то я случайно увидел в 4-й минской клинике одного пациента, совсем еще молодого человека. Он был так истощен, что не мог даже самостоятельно передвигаться, ждал пересадку почки. Через три месяца, уже после операции, я его снова увидел. Какой контраст! Это был уже практически здоровый человек, который легко поднимался по лестнице. Дорогого стоит вернуть человека к жизни. Вот самый наглядный результат усилий наших медиков, действия наших законов, регулирующих эту сферу!
О.Руммо: Могу привести пример из собственной практики. Есть у меня молодой пациент, бывший спортсмен. 5 января ему пересадили печень. И знаете, что увидела медсестра, зайдя к нему рано утром в палату на восьмой день после операции? Что тот сидит на шпагате на полу, тренируется. Она чуть в обморок не упала! Студентам-медикам я этого спортсмена тоже потом показывал: мол, полтора месяца назад ему трансплантирована печень. Тем временем он как ни в чем не бывало по лестнице носится взад-вперед, затем подходит и предлагает: хотите, на шпагат сяду?
«СБ»: Откуда тогда берутся «очень страшные истории»?
М.Бедункевич: Они идут как раз от недостатка информации! Образовавшийся вакуум тут же заполняется всевозможными домыслами.
П.Родионов: А знаете, к чему приводят нездоровые слухи? Страшно сказать: лежит человек в тяжелейшем состоянии в реанимации, а его родственники озабочены не тем, как ему помочь излечиться, а тем, как бы не встал вопрос о донорстве. Вот до чего доходит! Не молятся о здравии, а поднимают шум «на опережение»!
М.Бедункевич: Потому-то мы считаем, что наше общество еще не готово эту проблему правильно воспринимать! В Голландии, к примеру, подход гораздо жестче: если орган умершего пригоден для трансплантации, никто никого не спрашивает - проводят операцию, и точка. И, что удивительно, люди спокойно это принимают. С другой стороны, мы можем обратиться к опыту соседних стран. Украины или России...
И.Пикиреня: Опыт, честно говоря, весьма сомнительный.
Ю.Островский: Их опыт, скорее, показывает, как делать НЕЛЬЗЯ.
О.Руммо: Украина пошла по пути Германии. Что в итоге? У них получила развитие родственная трансплантация, а трупная трансплантация... умерла. Она умерла, как только был принят новый закон, устанавливающий презумпцию информированного согласия. А ведь наши украинские коллеги начинали очень даже неплохо, и предпосылок у них по сравнению с нами для успешной работы в этом направлении было больше - я имею в виду сильные университетские центры в Харькове, Одессе, Донецке, Запорожье. А ввели норму презумпции информированного согласия - и все рухнуло. Общество оказалось абсолютно не готово. Людям ведь десятки лет внушалось и СМИ, и сарафанным радио, что к врачу надо относиться с недоверием. Если в поле зрения общественности попадало дело, допустим, о коррупции строителей - это одно, а уж если дело касалось медицины - совсем другое: тут резонанс был всегда колоссальный.
П.Родионов: «Дело врачей»! Это уже со сталинских времен стало термином нарицательным.
О.Руммо: Что думает в результате украинский обыватель, когда говорят о трансплантации? «Меня не проведете, органами торгуют направо и налево, а вы еще предлагаете мне оставить письменное согласие на донорство?»
М.Бедункевич: Мы ни в коем случае не хотим затормозить развитие белорусской трансплантологии, хотим лишь сделать этот процесс более доступным и понятным, чтобы исключить всякую возможность каких-либо противоречий, недоразумений и, естественно, злоупотреблений. К сожалению, некоторые нормы законодательства о трансплантологии прописаны специфической медицинской терминологией, в которой не то что простым гражданам - правоохранительным органам трудно ориентироваться.
П.Родионов: А зачем всем вникать в медицинские тонкости? Гарантии соблюдения законности в этой сфере в другом! Должен заметить, что между руководством Генпрокуратуры и Минздравом достигнуто соглашение о дополнительной регламентации процесса обмена информацией при таких процедурах. Дело в том, что согласно статье 11 закона о трансплантации органов и тканей о предстоящем заборе органов в обязательном порядке информируется прокурор. Это же не личная инициатива того или иного врача! Есть процесс, есть определенная система его регламентации: в каком объеме, какая информация предоставляется прокурору, как она должна проверяться.
М.Бедункевич: А присутствие прокурора в комиссии, которая выносит заключение о смерти мозга, констатирует биологическую смерть, обязательно?
П.Родионов: Нет. Это сфера сугубо медицинская, и только специалист может принять здесь правильное решение.
М.Бедункевич: Но мы же должны как-то обеспечить прозрачность этого процесса! Могут ли все решать только медики?
П.Родионов: Ставить так вопрос можно было бы только в том случае, если бы у нас возникали хоть маломальские сомнения! А у нас для них нет ни повода, ни оснований, соответственно нет и необходимости в создании дополнительных контролирующих механизмов. Если вдруг в ходе проверок, в том числе ведомственных, проводимых самим Минздравом, будет установлено, что где-то когда-то были допущены нарушения (хотя я в этом очень сомневаюсь), тогда и будем думать, как изменить существующий порядок. Пока закон работает безотказно. Его надо просто выполнять.
И.Пикиреня: Уточню для правоохранительных органов, как формируются такие комиссии: в них в обязательном порядке входят трое врачей разных специальностей со стажем работы не менее 5 лет. Это всегда профессионалы в самом высоком понимании слова!
М.Бедункевич: И все же, на мой взгляд, возникало бы меньше спорных ситуаций, если бы в консилиумах были задействованы и представители прокуратуры, возможно - правоохранительных органов. Вспомните, врачам в «деле 20-й московской больницы» пришлось объяснять следствию, почему они провели операцию, не оформив все документально соответствующим образом. У медиков свое объяснение: малейшая заминка могла привести к потере органа. А что могли подумать родственники? Что донор был еще жив! Чтобы судить, насколько законны те или иные действия, нужно хорошо разбираться в этой области. Да, вы в ней специалисты, но мы-то всех тонкостей и деталей не знаем. Как и родственники донора. Вот в чем дело!
Ю.Островский: Что ж, давайте разберемся в общих чертах. Как констатируется смерть головного мозга? Она оценивается очень несложными методами, правда, процесс этот несколько растянут по времени. И каждый этап четко регламентирован. Например, нет дыхания столько-то часов, нет рефлексов столько-то - это констатирует первый консилиум. Важный момент: ни специалисты-трансплантологи, ни координационная служба в нем не участвуют и даже ничего не знают о происходящем. Затем, спустя минимум 6 часов, собирается второй консилиум для повторной констатации смерти. Почему через 6 часов? Чтобы уже никаких ни у кого сомнений не оставалось. И тогда только ставится в известность координационная служба. Она приезжает, проверяет, оценивает возможность забора органа. Если решение принято, донор подходит, прибывает еще одна группа, группа трансплантологов. Видите, каждый выполняет свой участок работы и отвечает только за него. В процессе задействованы 4 разные бригады! Каким образом они могут быть связаны и заинтересованы в чем-то незаконном?!
О.Руммо: Вы говорите: нужно, чтобы непосредственно на месте присутствовал прокурор и контролировал исполнение закона. Ладно, допустим, приехал прокурор, не имеющий никакого медицинского образования. Что он сможет проконтролировать? Поможет констатировать смерть мозга? Получается, авторитет прокурора нужен только для прикрытия?! Хотя в любом случае, если нарушение закона произошло, это врачу не поможет. Он все равно будет нести ответственность. Именно он и только он. И никто другой.
«СБ»: В прошлом году был правовой прецедент: когда в Дрогичинском районе погибло 12 стариков, это дало основания для пересмотра прежней инструкции по выдаче справок о смерти, теперь с медиками обязан сотрудничать участковый милиционер. Трансплантология - конечно, абсолютно другая сфера, но, может быть, здесь тоже лучше выработать универсальный механизм, предусматривающий все возможные случаи и устраивающий все заинтересованные стороны?
М.Бедункевич: Вот именно! Лучше заблаговременно предусмотреть все ситуации, чем менять нормы после каждого нового инцидента.
Ю.Островский: Ну хорошо. Возьмем Узденский район. Кто из ваших сотрудников будет участвовать в работе местного консилиума?
О.Руммо: Знаете, даже наши коллеги, судмедэксперты и патологоанатомы, признают, что некомпетентны в установке смерти мозга. А представьте себе, что мы привлечем в консилиум представителя правоохранительных органов. Юриста. Священника. Это все равно, как если бы меня привлекли в комиссию по разработке какой-то темы, не имеющей никакого отношения к медицине. Ну буду я там сидеть свадебным генералом... С другой стороны, если мы в комиссию введем и того, и другого, и третьего, то потом же 8 часов будем сидеть и разбираться. И скорее всего, попросту опоздаем с трансплантацией... Мое мнение: каждому надо заниматься своим делом. Мы достаточно четко прописали свою инструкцию, прокуратура с ней согласилась. Непонятно что-то - давайте соберемся в неформальной обстановке, вы укажете, где, на ваш взгляд, слабые места, вместе подумаем, что и как уточнить.
«СБ»: Михаил Петрович, вам приходилось разбираться в заявлениях о якобы допущенных в связи с трансплантацией нарушениях. Охотно ли шли врачи на совместное с милицией разбирательство таких жалоб?
М.Бедункевич: Случаев обращений не так много, но они есть. Были и по поводу незаконного изъятия органов, во всяком случае, так утверждали родственники умерших людей. Факты не подтвердились. Мы, естественно, привлекали для консультаций специалистов-медиков и отмечу, что с их стороны увидели готовность сотрудничать, они не меньше нашего заинтересованы в том, чтобы свести к минимуму неясности в их работе. Иначе говоря, они хотят спокойно работать!
О.Руммо: Вы это верно заметили. Знаете, трансплантология - такая сфера, где всем нужно быть предельно корректными: и медикам, и населению, и государственным службам. У нас на всю страну одно отделение по координации забора донорских органов и тканей при 4-й минской клинической больнице. Так мы заведующего, Антона Даниленко, и его команду 5 лет искали и собирали по Беларуси! Никто не соглашался идти на эту работу: зачем, дескать, лишние проблемы при обычной зарплате? Вы знаете, что говорят врачи Витебска, Могилева, Гомеля, других городов, где нет забора органов? «Нам лучше получить тысячу выговоров от Минздрава, чем один раз дать показания следователю РУБОП или прокуратуры». Минздрав просто поругает за несообщение о потенциальном доноре, а ваши выводы могут быть очень и очень серьезными...
Ю.Островский: Прозвучало: проверки по заявлениям граждан проводились, но никаких нарушений не нашли. Вот давайте это особо и подчеркнем для читателей в противовес сплетням и небылицам, которые муссируются!
«СБ»: Как вы считаете, успехи трансплантологов могут спровоцировать рост криминальной активности в этой сфере?
Ю.Островский: Наоборот, чем больше будет проводиться трансплантаций, тем меньше будет криминала!
М.Бедункевич: А я бы не стал исключать такой вероятности.
П.Родионов: Вряд ли кто будет искать здесь возможности для наживы, зная, насколько жесткая в Беларуси выстроена система контроля. Если криминальные намерения, не дай бог, и возникнут, реализовать их будет крайне сложно, а если быть точным - практически невозможно!
Ю.Островский: Если вы прочитали статью в «Медицинском вестнике», то, верно, убедились, что орган ни в какой слесарной мастерской, ни в какой подворотне не заберешь, никакими иными средствами, кроме тех, что есть в клинике, не перевезешь и не пересадишь другому человеку. Настолько сложна эта технология, настолько много людей включены в нее, что скрыть от огласки какие-то нюансы просто нереально! А какие цели преследует криминал? Заработать деньги незаконным путем. Как же обогатиться на таких технологиях, если сначала нужно вложить огромные средства, создать мощнейшую материальную базу наподобие той, которая создана в лучших центрах страны?! Это же миллионы и миллионы долларов!
М.Бедункевич: Возможно, попытаются использовать вашу базу, работать, так сказать, под легальным прикрытием государственных учреждений.
Ю.Островский: Это уже к вам вопрос. Но должен заметить как врач, что это просто уму непостижимо! Как можно, дав клятву Гиппократа, смотреть на больного и видеть в нем донора для кого-то? Нет, нет и еще раз нет!
М.Бедункевич: Хорошо, я конкретизирую. Как у нас дела обстоят в клеточной и тканевой трансплантологии? Лазеек для криминала, на мой взгляд, здесь намного больше.
О.Руммо: Стандартом лечения стали лишь клеточные технологии по пересадке костного мозга, все остальное - работы экспериментальные.
Ю.Островский: В кардиологии - в том числе. У нас были эксперименты на кроликах, на крысах. Мы пытались брать клетки зародышей и пересаживать их другим подопытным животным. Считалось, что такие клетки почти никогда не отторгаются. А на практике оказалось: они не растут!
О.Руммо: В общем, если вы позвоните в частный центр одной из соседних стран и вам пообещают, что после инъекции стволовых клеток в ягодицу за 2 - 3 тысячи долларов ваше сердце после тяжелого инфаркта будет биться в 10 раз лучше, это не что иное, как явное мошенничество.
М.Бедункевич: Дело в том, что если при заборе органов требуется соблюсти очень много условий, то клетки и ткани можно без особых сложностей и хранить, и перевозить, и пересылать. И необязательно при этом быть даже врачом. В Украине уже есть примеры таких уголовных дел, некоторые прошли через суд, и в Беларуси, судя по всему, тоже налицо некоторые пробелы в нормах, регулирующих именно клеточные и тканевые технологии, а значит, есть возможности для злоупотреблений.
Ю.Островский: Возможности, скорее, гипотетические. Клеточные технологии по своей сложности ничуть не уступают органным трансплантациям. И чтобы был эффект, их должны выполнять только хорошо подготовленные специалисты. Ни в какой районной больнице таких операций никто вам не сделает. Сошлюсь на пример США. В 1999 году пересадка сердца стоила там 150 тысяч долларов, а клеток костного мозга - 170 тысяч. И потом, я не очень хорошо представляю, где можно незаконно использовать клеточные технологии у нас в стране. Нужны ведь стерильные условия на всех этапах, очень дорогостоящее оборудование...
О.Руммо: Разве что в условиях частной медицинской клиники, но их крайне мало. Например, в центре репродуктивной медицины сегодня забирается живой клеточный материал - яйцеклетки. Примерно то же самое можно сделать и с другими клетками. Другой вопрос, что Минздрав жестко контролирует деятельность таких центров.
М.Бедункевич: Тогда у меня еще вопрос к Генеральной прокуратуре: почему у нас за принуждение к даче органов и тканей для трансплантации предусмотрено лишение свободы до 2 лет, а за вербовку людей для трансплантации - от 10 лет и более. Где логика?
П.Родионов: Вы правильно ставите вопрос. Общественная опасность, безусловно, в первом случае выше, поскольку это связано с насильственными действиями в отношении человека. Эти статьи, в принципе, у нас не работают. Просто пока не было таких дел, не было и пристального внимания правоохранительных органов к таким аспектам... Думаю, и нам, и медикам еще очень много предстоит поработать. Поле деятельности огромное! Меня в свое время неприятно удивил тот факт, что в Беларуси, где уровень медицины достаточно высок, показатели в области трупной трансплантации одни из самых низких в Европе. Для сравнения: если на один миллион человек в Литве приходится 14 доноров, в Испании - 33 - 38, то у нас - 1,8 донора.
Ю.Островский: Год назад у нас этот показатель был вообще 0,9!
О.Руммо: Все-таки за последние два года многое начало меняться. Во многом благодаря успешным трансплантациям. Уже приходит к людям понимание того, что они или их родственники тоже могут оказаться в такой ситуации, когда донорский орган - единственное спасение.
Ю.Островский: Очень важно, на мой взгляд, что Церковь сегодня открыто выступает за трансплантацию.
О.Руммо: Да, особенно если вспомнить, как много для формирования общественного мнения в той же Испании сделали священнослужители. Конечно, Беларусь - не такая религиозная страна, с Испанией в этом плане только Польша может сравниться... Кстати говоря, один из моих пациентов - молодой священник. Сейчас он уже вернулся к службе.
Ю.Островский: У меня есть конкретное предложение. В Польше люди, которые перенесли операции по трансплантации, объединились в общество. И мне как-то довелось наблюдать за одной из их встреч. Сидят за столиками в кафе, беседуют, обсуждают свои проблемы и даже... пьют пиво. То есть ведут в общем-то обычный образ жизни. А почему бы у нас в Беларуси, где уже достаточно много людей с пересаженными органами, не создать такое же общество? Допустим, под эгидой редакции «Советской Белоруссии»? На мой взгляд, это был бы очень сильный и своевременный козырь в пропаганде трансплантологии. Или такой вариант. Во многих странах проводятся спортивные соревнования среди тех, кто живет с пересаженным органом. Есть даже мировые первенства. Мой финский коллега, к примеру, очень гордится, что его бывший пациент с пересаженной печенью занял третье место в состязаниях по бегу. Пусть это будет не аналог Паралимпийских игр, а, например, просто езда на велосипеде или ходьба. Представляете, человек до операции не мог и 10 метров пройти без одышки, а здесь в хорошем темпе одолеет 5 километров! Какой еще аргумент для общественного мнения нужен?
О.Руммо: Мои московские коллеги после пресловутого «дела 20-й клиники» в 2003 году пошли на такой шаг - приезжали в реанимационные отделения вместе со своими пациентами, которые перенесли трансплантацию. Тогда ведь мало кто из врачей хотел связываться с донорством. А трансплантологи убеждали живым примером: вот, мол, этот человек был безнадежен, но благодаря операции вернулся к нормальной жизни. Это я к тому, что одно дело, когда важность развития трансплантологии объясняет врач, и совершенно другое - когда об этом говорит сам пациент. Вот я в декабре пересадил печень мужчине. Три недели назад он пришел на МРЭК. И что вы думаете? У него сняли первую нерабочую группу инвалидности! Он опять может работать! А до этого два года дома сидел. Вот обывателю и ответ, зачем нужна трансплантология!
Роман Рудь, Людмила Габасова, Иван Кириленко
Фото: Александр Кулевский
Источник: sb.by