Линда — обитатель Центра альтернативной заботы "Дом милосердия" в Вентспилсе. Центр работает с молодыми людьми, психическое здоровье которых нарушено. "Домом милосердия" более двадцати лет руководят Татьяна и Валерий Бражники. Рассказ Линды — это и обвинение. Наряду с несколькими схожими историями он повествует не только о человеке, который в жизни своей получил даже от самых близких людей больше зла, нежели тепла, но также и о насилии или равнодушии со стороны государственных учреждений (психушек, школ, сиротских судов…) и их работников.
В рассказе Линды учреждения и работники названы конкретно. В публикации имя молодой женщины изменено, учреждения и фамилии специалистов, как правило, не конкретизированы. Потому что хоть Линда и говорит, что "отрезала" тех, кто чинил ей зло, " как ножом", ни я, ни, полагаю, Татьяна и Валерий, которые прислали мне эту исповедь, не можем гарантировать, что сумеем защитить человека от поднятой на официальный уровень мести задетых в рассказе негодяев. Когда на основе таких рассказов (свидетельств) будет подготовлено и предъявлено обвинение, оно будет всецело конкретным.
Возможно, читая историю Линды, у вас сложится впечатление, что она безвольно и безропотно терпела все, что с ней творили. Нет. Характер девочки, а потом девушки подавляли насилием и препаратами. Кроме того, Линда рассказала лишь то, что сама хотела рассказывать публично. Это не все, что она помнит. Сама она говорила, что рассказывает о своей жизнь в надежде, что кто–то другой, переживший подобное, почувствует поддержку.
Конечно, всякий волен искать в рассказе Линды признаки известного диагноза и возгордиться своим преимуществом. Дескать, а на что другое подобные люди могут надеяться? Все же следует напомнить, что в нормальной среде и при адекватном отношении официальных институтов большинство людей с нарушениями психического здоровья способны стать самостоятельными, способны самостоятельно жить. Состояние их здоровья обратно пропорционально уровню равнодушия и агрессии окружения.
Никаких серьезных коррекций и правок (кроме латышской грамматики) я в тексте Линды не делал.
Меня зовут Линда. Я родилась в Рижском родильном доме на шестом месяце беременности с детским церебральным параличом и кровоизлиянием в мозг. Из родильного дома меня перевели в детскую больницу на Виенибас гатве. Ходить и говорить я начала лишь с трехлетнего возраста. Все лежала на кровати и меня кормили с ложки и из бутылки.
Ходила в детский садик в Кенгарагсе, где брали детей с нарушениями психического здоровья. Оттуда меня послали в Первую рижскую спецшколу. У меня были мать и отчим. Большее воспитание я получала от отчима. Он пытался обучать меня латышскому языку и остальным предметам. Хуже мне давался латышский язык. Поэтому и решили, что я должна ходить в спецшколу. "Мать" меня туда и определила. Пока я там училась, отчим и мать развелись. Шесть дней в неделю я оставалась в школе и ночью. Мать часто меняла местожительство. Когда мы жили в Саулкрасты, я один год ходила в садик, но потом сбежала оттуда. Потому что меня там каждую неделю оставляли на ночь. Мне было больно, когда я с младшим братом должна была проводить в садике сутки, а старшие братья могли быть дома каждый день.
В спецшколе меня тоже оставляли на ночь. Потому что мать работала водителем троллейбуса. И тогда, когда мы перебрались из Саулкрасти в Ригу, меня продолжали оставлять в школе на ночь. А братья жили дома.
Мне было больно оттого, что во всех спорах, в воровстве и прогулах братьев виноватой оказывалась я. Валдис и Айгарс учились в одной школе и крали деньги у матери. Винили меня. Когда мне было десять или одиннадцать лет, мы стали жить в центре Риги напротив "Палладиума". Это была коммуналка на две семьи. Днем там не было воды. Мы с братом Валдисом должны были ночью набрать воду и постирать одежду всей семьи. А утром — в школу. Я часто ложилась в два–три часа ночи, а вставала в семь, полседьмого утра. Это было тогда, когда меня уже не оставляли в школе на ночь.
Потом настали подростковые годы. Когда мать отрабатывала длинные смены на троллейбусе, брат стал ко мне приставать. Когда я не позволяла, когда говорила, что не хочу, он зажимал меня в угол и бил. Он это делал и в пьяном, и в трезвом виде. Это было каждый день. Каждый день он заставлял меня с ним переспать.
Когда я набралась смелости и сказала, что сообщу матери, он говорил — мать не поверит, что у меня с ним это было. Когда я все–таки рассказала матери об этом, мать сказала — сама виновата. И все равно это продолжалось. Потому что Валдис был в семье авторитетом. Он мог приходить домой пьяным. Из школы его выкинули за прогулы. Он стал работать. Продавал книги.
А мне мать не верила. Начала унижать. И я тоже стала прогуливать уроки, курить, убегать из дому. К отчиму, которого я называла отцом. Я начала блядовать и попрошайничать на улицах, чтобы набрать денег для конфет. Убегала из дому к однокласснику или отчиму. Отчим созванивался с матерью и привозил меня домой. Потом я пошла и стала продавать себя за деньги. Когда соседи сообщили об этом матери, мать созвонилась с психиатром, и меня отправили в Елгавскую психушку. Там я пролежала целый месяц. Пока лежала, украла ложку. Мне помогли две девочки. Я пыталась открыть окно, чтобы убежать. Когда сестрички об этом узнали, доктора назначили мне три укола по три раза в день. Амнезин, кардомин, димедрол. Кололи, пока у меня не начались судороги. Они у меня начались в душевой. После этого колоть перестали.
Мать приезжала лишь однажды. Прислала две или три посылки. После больницы мать послала меня в школу в Лиелплатоне. Я там пошла в седьмой класс. В шестом классе я была на домашнем обучении. В Лиелплатоне я отучилась в восьмом и девятом классах. Во время летних каникул и осенью меня заставляли переспать с завхозом. Чтобы получить больше стирального порошка, радио или еще что–нибудь. Был случай — я убежала в лес покурить. Когда учительница об этом узнала, я поссорилась с ней, и она меня ударила. В другой день мне надо было идти к ней и полоть. Потому что мать летом меня домой не забирала. Учительница мне сказала, что мать меня не любит. Если бы любила, то взяла бы домой. Как–то вечером я играла с учительницей и девочками в карты. Одна девочка подошла ко мне со спины и ударила по ушам так, что у меня голова стала звенеть. Потом я поспорила с учительницей, что во время ужина плесну этой девочке в лицо компот. Я так и сделала. На следующий день меня отправили в психушку.
В психушке я провела неполный месяц. Потом мать меня забрала оттуда и отвезла обратно в школу. За это время мать познакомилась с Иваром, и они поженились. Когда я закончила школу, мать меня не поздравила. После школы я вернулась к матери. Поступила в профучилище. Не окончила его. Познакомилась с другом матери E.N. Когда мне исполнилось восемнадцать, стали встречаться. Потом он взял меня к себе. Я забеременела. Когда мать узнала, она разрушила нашу дружбу и велела делать аборт. Тогда я еще училась в профучилише. Я не окончила его потому, что там узнали о том, что я делала аборт, и за спиной смеялись надо мной. Я ушла из училища. Через некоторое время пыталась покончить с собой. Аборт оказался неудачным. Мне делали повторную чистку. Этот аборт мне делал доктор N. в больнице Страдиня. Через год я вернулась к мужу. И опять забеременела. Мать опять пыталась заставить меня сделать аборт. Я сказала, что не буду. Муж поддержал меня. Мать пыталась встревать между нами. Рассказывала мне и свекрови, что я дебилка и дитя мое будет дебилом. Когда я была на шестом месяце, муж взял меня в жены.
Тогда я училась на курсах кондитеров. В июне умерла свекровь. После похорон мать опять стала всюду встревать. И все–таки, невзирая на все волнения, у меня родилась дочь. После ее рождения три–четыре месяца все было хорошо. В 1998 году мы с мужем развелись. Потому что мать хотела получить машину и квартиру. Мы развелись, чтобы ей это не досталось. После смерти своей мамы E.N. стал пить. Подолгу не ходил на работу и стал швырять на стол заряженное оружие.
Я боялась за дочь и потому вернулась к матери. 9 сентября 1999 года я узнала, что мой муж застрелился. Позвонила его подруга детства и выразила мне сочувствие. Я вернулась в его квартиру. Чтобы не потерять ее. Я тогда получала за ребенка тридцать латов. Мать написала жалобу. Приходила она, приходил сиротский суд, описали имущество. Когда это было сделано, мать всякими обманами перебралась ко мне жить. Взяла с собой младшего брата. Потом целый год истязала меня. Я тогда работала кондуктором в Трамвайно–троллейбусном парке. Днем ходила на работу, вечером возвращалась. А когда дома возникали скандалы, я всю ночь просиживала в комнате для служащих и домой возвращалась лишь утром. За тот у год у меня были четыре проверки и два сиротских суда. И один вызов в полицию, когда я не пускала мать в квартиру. В итоге я заболела, у меня были температура и нервное расстройство. Мать сказала, что я лишь притворяюсь. Шла бы лучше работу искать. Я вынула из карманов все документы, взяла лекарства и пошла ночью в лес Бикерниеки совершить самоубийство. Выпила все таблетки, привязала себя к дереву и заснула.
Очнулась я под системами в отделе токсикологии Гайльэзерской больницы. Пролежала сутки без сознания. Бредила и в бреду срывала с себя все провода. Меня привязали к кровати. Потом со мной говорил психиатр и сказал, что надо ехать в дурдом.
Мать созвонилась с врачом из больницы на улице Твайка, и врач сказала, что мне надо на месяц лечь в больницу и что она поможет получить группу инвалидности. Потом была комиссия, энцефалограмма и другие исследования. Комиссия дала мне вторую группу инвалидности. А потом из больницы пришла бумага, что я не могу воспитывать свою дочь.
Так я потеряла свою дочь. Меня напичкали лекарствами. На судебном заседании присутствовали подкупленные свидетели, которые меня в то время видели всего–то раз или два. Это был друг брата, которому подарили компьютер. Подруга свидетельствовала, лишь бы не засудили ее сына, который стал воровать. Братья тоже выступили свидетелями.
В то время мне было некуда деваться. Я спрашивала у матери, где мне жить. Приехал М. Я спросила мать, могу ли остаться у него. Мать сказала, что могу. Я ушла к нему. Стала жить. Пила лекарства. Была депрессия. Я забеременела. Сделала аборт. Через несколько месяцев опять забеременела. Решила оставить ребенка. Ждала его с большой радостью, потому что думала — ребенок заменит мне первую дочь. Потом мне дали комнату в общежитии. Перебралась жить туда. Познакомилась с крестной матерью дочки. Она сказала, чтобы я переехала жить в Елгаву. Три года прожила в Елгаве. Крестная дочки присылала мебель, продовольствие, одежду.
Когда дочке исполнилось три или четыре года, в Елгаве появился М. и уговорил меня, чтобы я вернулась к нему. Сказал, что женится на мне, что хочет дать дочке свою фамилию. Так у моей дочки появился отец. М. обещал, что скандалов не будет, и какое–то время их не было. Но недолго. Потом М. стал меня по ночам ругать, бить, терроризировать. Мать всюду встревала.
Я не видела из этого выхода и наглоталась лекарств. Мне промыли желудок и отправили в дурдом. И так — несколько раз. Потом я ушла от М. Я не смогла выдержать то, что меня поносят и видят во мне лишь плохое. Я сняла комнату в гостинице. Платила девяносто латов в месяц. На остальные деньги надо было выжить. Здоровье ухудшилось. Потому что мне самой еды не оставалось. Я все отдавала дочери.
Так я в 2009 году оказалась в больнице. Провела там сентябрь, октябрь, ноябрь. Мать интересовалась у социальных служб, как бы меня пристроить в пансионат. Мне об этом не говорили. Пока я была в больнице, дочка находилась у матери. Обманным путем мать поместила меня в пансионат. М. сказал — я заберу тебя из больницы, если подпишешь соглашение. Из больницы меня забрали. Пару месяцев пожила, потом начались скандалы, и я пожаловалась в сиротский суд. Нас изъяли из семьи и отвезли в Валмиерский кризисный центр. Там я пробыла две недели. Подошла очередь в пансионат, и мне сказали, что я должна туда ехать. Поехала в Ригу. В сумке у меня были лекарства. Выпила все. На остановке меня нашел М. и отвез в Гайльэзерс. Там промыли желудок и отвезли в психушку. Из больницы М. отвез меня в пансионат. Это было 29 декабря 2009 года. Прожила я в пансионате полгода. Там были садоводство, кружки пения и танцев. И психолог.
Если ты там возникал и кому–то перечил, тебя кололи и помещали в плохую палату. Весной в пансионате начал работать садовник. Он стал ко мне приставать, хотел переспать. Я написала заявление, и 29 июня меня перевели в другой пансионат. Там было так, что было нечем заняться. Молодежь пила, разъезжала по округе, стала воровать из супермаркетов. В сентябре я приехала к вам в "Дом милосердия".
Post scriptum
В нашей стране много сделано, чтобы народ не мешал жить представителям власть имущих. На протяжении последнего десятилетия в нашей стране наблюдается целенаправленная, осмысленная атака на институт семьи. Тягчайшим грехом нашего общества являются сотни брошенных родителями на произвол судьбы детей, неустроенных, голодающих, отвергнутых жизнью и испытывающих постоянные духовные и физические страдания. Каждый ребенок должен иметь семью, должен быть наделен заботой о нем старшего поколения, иметь возможность учиться и сделать свой выбор в жизни, развить свои способности, возмужать духовно и физически, стать достойным членом общества.
Швеция — невероятно "организованная" страна. Каждый швед является членом, в среднем, более трех общественных организаций. Эти общественные организации в течение последних 150 лет были настоящим "питомником" практически для каждого политического вопроса. При многих из них действуют особые молодежные секции, а некоторые отчетливо профилированы в направлении семьи и детства.
Поэтому именно шведская общественная организация обратилась к членам правления "Дома милосердия" с просьбой оказать помощь молодой матери в решении ее проблем. Здесь Линда в течение трех месяцев прошла испытательный срок и нашла все–таки в себе силы превратиться из безропотной жертвы многолетнего насилия в своей семье в женщину, которая сумеет выполнить свой материнский долг и способна дать отпор любому мерзавцу. Очевидно, наше государство имеет какой–то, неведомый нам, интерес после кризисных центров отправлять мать с ребенком именно туда, где над ними совершают насилие. Жизнь в непрекращающемся аду, расколотое сознание. Когда справедливость исчезает, то не остается ничего, что могло бы придать ценность жизни людям. Человек — единственное животное, которое причиняет другим боль, не имея при этом никакой другой цели.
Жизнь Линды, начавшаяся с таких чудовищных событий, теперь складывается весьма удачно: категорическое нежелание сдаваться, готовность постоянно работать и развиваться вынесли ее со дна. История Линды говорит о том, что выжить можно. Пережившие жесточайшее моральное, физическое насилие, изнасилования, отвержение и потери близких, все равно находят в себе силы оставаться людьми.
Валерий Бражник
Источник: d-pils.lv