Стигма «инвалидной» сексуальности
В изображениях сексуальности инвалидов в публичном дискурсе и личных свидетельствах переплетаются репрезентации биографической жизненной реальности и политического контекста, сталкиваются и конфликтуют между собой идеологии. Инвалиды - мужчины и женщины, - становясь персонажами и рассказчиками сексуальных историй, примеряя на себя экспертные оценки, пытаются выйти за узкие рамки категории инвалидности и сопротивляются стигматизирующим их образам.
Продолжение, начало см.
Стигма «инвалидной» сексуальности. Сексуальный контроль и нормализация инвалидности
Сексуальная биография, «история интимного гражданства», вынесенная в публичный дискурс, может работать на разоблачение социальных мифов об инвалидах, становиться способом борьбы за идентичность. По словам Кена Пламмера, «рассказывание сексуальных историй - это политический процесс, а анализ сексуальных историй - не просто любопытство или вуайеризм. Он является центральным для понимания работы сексуальной политики в современном мире, где на смену эссенциализму и толерантности приходит признание и радость различий, власть снизу, власть посредством участия.
Сегодня меняются тактики и стратегии пространства-времени - голоса в маленьких уголках мира обладают потенциалом распространения по миру, на смену старому порядку, утверждавшему стабильность пространства и времени, приходят новые правила - внезапность, моментальность и значимость малого». Новые социальные миры сексуальности уверенно заявляют о себе.
Инвалиды в 1980-90-е гг. сопротивляются неадекватной репрезентации инвалидности в «мэйнстримной» культуре. Происходит переоценка объективирующих терминов, например, термин «калека» становится категорией, организующей протестную идеологию социальных движений инвалидов. «Crip Сulture» (культура калек) - так называется документальный фильм, снятый в США, о борьбе инвалидов за доступ к мэйнстримным культурным институтам. Группа «Воинствующих калек» (Militant crips) в футболках «Piss-on-Pity» (плевать на жалость) на митинге протеста перед Белым домом выступала против традиционного образа благотворительных кампаний, где инвалид изображается как спокойный, покорный как жертва и объект жалости.
Институциальное и структурное угнетение инвалидов проявляется как угнетение символическое, оперирующее устоявшимися в культуре символами и кодами. Институты реализуют свою власть, поскольку, имея монополию на символические средства, способны нормализовать понятия и ценности культуры, и именно эта монополизация становится объектом сопротивления и борьбы. Речь идет о политике интерпретации, политике символического (само)определения.
Поэтесса Луис Кейт, например, предлагает рассмотреть язык инвалидности как женственности. В своих произведениях она ставит под сомнение доминантные и принимаемые как должное представления о мире:
Завтра я собираюсь переписать английский язык
Я отмету все эти напористые метафоры власти и успеха
И построю новые образы, чтобы описать мою силу,
Мою новую, другую, отличающуюся силу.
Тогда я не буду вынуждена чувствовать себя зависимой,
Из-за того, что не могу Прочно Стоять На Обеих Ногах,
И я откажусь ощущать неудачу
Из-за того, что не сделала Шаг Вперед.
Я не буду чувствовать себя неадекватно,
Когда я не Постою За Себя,
Или нелогично, из-за того, что я не могу
Действовать Шаг За Шагом.
Я заставлю их понять, что это очень мужской способ
Понимать мир - Это "Прямохождение" и "Делать Большие Шаги".
Да, завтра я собираюсь переписать английский язык,
Создавая мир по моему образу.
Мой будет более мягкий, более женский способ
Описания моего прогресса.
Я буду катиться, стелиться и закруглять.
Как-то я сумею высказать все
В отечественном публичном дискурсе также появились «разоблачения» социальных мифов о гендере и сексуальности инвалидов. В электронной публикации Ю.Прокопенко (2001) старается разоблачить следующие предубеждения:
1. Неполноценные люди и инвалиды несексуальны;
2. Неполноценные люди и инвалиды беспомощны и потому нуждаются в опеке;
3. Неполноценные люди и инвалиды должны вступать в брак только с себе подобными;
4. Родители детей-инвалидов не хотят просвещать своих детей в вопросах сексуальных отношений;
5. Для достижения полового удовлетворения необходимо, чтобы половой акт завершался оргазмом;
6. Половые нарушения у инвалидов и неполноценных людей обязательно связаны с их неполноценностью;
7. Полноценный человек может вступить в половую связь с неполноценным, только если у него нет выбора. К неполноценным в данном контексте относят людей со сниженным психическим развитием - олигофренов, дебилов и др.
Однако, автор, ставя задачу разоблачения мифов, пользуется традиционными медикалистскими терминами «неполноценный», «олигофрен», «дебил», не подвергая сомнению их дискриминирующий эффект (во многих странах мира они давно вышли из употребления). Кроме того, этот текст, очевидно, подготовлен о мужчинах и для мужчин. О женщинах говорится лишь один раз, в связи с частотой испытания ими оргазма: «По статистике всегда или часто испытывают оргазм при сношении около 30 % женщин, 30 % - примерно в половине случаев сношений, а 30 % испытывают его редко или не испытывали никогда. То же относится и к женщинам-инвалидам». Порой женщины испытывают трудности в сексуальной жизни, инвалиды здесь не исключение. Однако представление об их гендерной идентичности в сфере сексуального увязывается в когерентное целое с инвалидностью.
В целом же создается впечатление, что во всем тексте и всех примерах речь идет о мужчине-инвалиде: «Сексуальность не зависит от наличия инвалидности, она дается нам от природы и каждый человек, даже инвалид с детства вырастает во взрослого, для которого характерно наличие половых гормонов, а следовательно, и полового влечения. Более того, если, например, взрослый мужчина лишился яичек (травма, операция, изуверство), то есть, подвергся кастрации, он ВСЕ РАВНО способен к половой жизни, пусть и не с такой интенсивностью, как раньше.
Инвалиду нужна не опека, а поддержка, помощь в определенной ситуации, с которой ему особенно трудно справиться... От Президента до сантехника - все мы работаем друг на друга, помогаем друг другу лучше и легче жить.... На протяжении жизни практически каждый мужчина сталкивался с каким-то нарушением потенции, а около 15 % страдают от достаточно длительных нарушений. О женских проблемах уже упомянуто выше. Все то же относится и к инвалидам» (там же). Личные местоимения мужского рода и мужские образы (Президент и сантехник) создают конструкт инвалида-мужчины, женщина-инвалид остается за пределами образного пространства. Сексуальные проблемы инвалида связаны только с одной гендерной идентичностью - мужской гетеросексуальностью.
Попытка разоблачения мифа об асексуальности инвалидов в популярной печати вносит вклад в создание другого мифа - о гиперсексуальности мужчин-инвалидов: «В большом южном городе в свое время был очень известен поэт-инвалид, который имел репутацию героя-любовника. В его объятиях побывали почти все местные красавицы. Как оказалось, среди инвалидов часто встречаются такие любвеобильные типажи. Сексопатологи объясняют это стремлением решить одну из основных проблем людей с ограниченными возможностями, которая связана с низкой самооценкой....[Инвалиды], чтобы никто не сомневался в их состоятельности, утверждают, что у них сексуальное влечение намного выше, чем у здоровых людей» (Кузнецова 2000).
О женщинах-инвалидах мы можем судить преимущественно по западным источникам, поскольку в российском дискурсе их голоса и проблемы остаются неозвученными. Американка Нэнси Мэйрс, которая оказалась в инвалидной коляске уже в зрелом возрасте, рассказывает в своей автобиографической книге "По пояс в мире. Жизнь среди неинвалидов", как ей пришлось сталкиваться с такими социальными мифами о женщине-инвалиде:
1. Ей недостает здоровья или компетентности, чтобы иметь работу;
2. Ни один мужчина не заин¬тересуется ею и не захочет заботиться о ней ни физически, ни эмоционально;
3. Инвалидность может только повредить, никогда не может усилить семейные и дружеские связи;
4. Суицид - это вполне понятная и даже рациональная реакция на физическую неполноценность.
Журнал «Обаяние» пригласил Н. Мэйрс подготовить статью по письмам женщин-инвалидов, приславшим в редакцию описания своей жизни. Хотя все эти женщины и были инвалидами, они так сильно отличались друг от друга по типу инвалидности, что Мэйрс было трудно делать какие-либо обобщения. Как выразилась приславшая в редакцию письмо Пегги Мэриман, "большая часть людей предпочитают (сознательно или бессознательно, им так проще) говорить об инвалидах вообще, полагая, что у нас у всех одинаковые проблемы и, что еще хуже, что все проблемы, какие у нас есть, проистекают от нашей инвалидности". Негативное определение женщины (в аспекте того, чего она не может делать) приводит к разрушению ее жизни: "Я чувствовала, что меня плотно втиснули в категорию, где не было места для движения, но ведь "мне меньше всего нужны пределы!", - в 21 год написала Наоми Пассман, ноги которой были парализованы в младенческом возрасте. По словам этих женщин, "инвалидность" - лишь один из элементов их сложной и богатой личности, который не обязательно противоречит всему остальному в их жизни (Там же).
Однако жизнь за пределами (категории) «инвалидности» не снимает ту реальность, которая может включать слабость, усталость, деформированность, физическую боль, болезни и необходимость технических средств - костылей, колясок или слуховых аппаратов. В обществе, которое приравнивает жизнеспособность и красоту к физической крепости и здоровью, женщина-инвалид вынуждена ощущать их дефицит сильнее, чем любая другая. Эта женщина узнает из личного опыта то, о чем у других есть лишь «внеопытное знание», то, что многие другие в их возрасте понимают только умом: что жизнь несовершенна, что наиболее квалифицированный специалист не всегда получает работу, а самое любящее сердце не всегда находит пару. И хотя многие обсуждали это свое знание с горечью или апатией, большинство, казалось, воспринимали это как испытание. Их жизни могли не быть совершенством с позиции социальных стандартов и договоренностей, но они были сами уверены, что в любом случае живут продуктивно и страстно.
Юмор занимает важное место в самоидентификации женщин-инвалидов, приславших свои письма в журнал. Одна женщина рассказала в письме, что стеснялась в детстве признаваться другим детям в своей глухоте и отвечала на их вопросы "да", "нет", "не знаю", что иногда приводило к забавным ситуациям. Когда она выросла и наконец была уверена в себе настолько, чтобы отказаться от этих "глухих ответов", она по-другому фиксировала особенности своих сексуальных отношений с мужчинами: «Они не могут шептать мне в ухо сладкие ничего не значащие слова, потому что я буду вынуждена повернуться к ним лицом и прошептать в ответ: "Что?"
Кроме чувства юмора гордость значила многое для этих девочек в их нелегком детстве: "Однажды я получила мой первый слуховой аппарат, мне было девять лет, и доктор сказал, что мои длинные волосы с легкостью скроют этот прибор, - написала Мадлен Коэн, студентка юридического факультета в Станфорде, рожденная глухой. "В ответ я завязала мои волосы в хвост и с высоко поднятым носом вышла из его кабинета".
Несмотря на различия в опыте этих женщин, все они посвятили большую часть своей энергии карьере и любви. Этим женщинам было труднее установить ро-мантические и сексуальные отношения, чем дружеские. Это подтверждается и на материалах интервью с женщинами-инвалидами в Саратове. В рассказах моих респонденток звучит лейтмотивом идея невозможности романтической любви и сексуальных отношений. Таков эффект стигмы инвалидов как «не интересующихся» сексом, стигмы, которую несут на себе большинство респондентов, - «наследие, традиционно укоренное в избегании, цензуре и подавлении сексуального роста и развития». Нарратив одной из респонденток - Анны - неразрывен с «публичными нарративыми и метанарративами гендера и инвалидности», где «инвалидное» тело конструируется как бедное, асексуальное, регулируемое публичным дискурсом и контролируемое государством. Поведение и установки других людей кажутся ей естественными, неизменными, к которым следует приспособиться и принять их такими, какие они есть: «Если я не успевала за ними [ее братьями], я просто выходила раньше, намного раньше. ... Видите ли, можно обойти больное место, вот и все. ... Например, я не могла завести романтических отношений, и просто наблюдала за другими» (из интервью). Она находит способы примирения с собственной инвалидностью в интимной сфере, достигая консенсуса между собой и окружающими в собственной семье, но сопротивляется неравенству и социальной несправедливости, воплощаемым организациями и институтами.
Многие из женщин, приславших свои истории Нэнси Мэйрс, были обеспокоены распространенным восприятием в американской культуре женщин с инвалидностью как неспособных или незаинтересованных в сексе: "В этой культуре [современной американской - Е.Я-С.] люди с инвалидностью считаются вечными детьми, что означает, что любые сексуальные проявления для них считаются неподходящим занятием или извращением". Женщины подчеркивали сложность интимных отношений, необходимость быть изобретательными, иметь чувство юмора. Были и счастливые истории: ".С его помощью я приняла себя, я горжусь собой и люблю. Я смотрю [на себя] в зеркало и вижу нормальную". Другие признавали внутренние барьеры, не позволявшие им вступить в интимную связь. Мои респондентки рассказывали об опыте преодоления границ между инвалидами и неинвалидами. Часто в своей жизни женщина должна артикулировать это различие, чтобы сделать себя видимой. Зная, что их, как и других женщин, будут оценивать по внешнему виду, многие уделяют большое внимание своей одежде, макияжу и прическе: «Но они смотрят на меня чаще, чем на тебя, мне красивое платье нужнее, чем тебе!» - вспоминает респондентка свой разговор с сестрой в юности.
Источник: Ярская-Смирнова Е.Р. Стигма «инвалидной» сексуальности / В поисках сексуальности. Сборник статей / Под ред. Е. Здравомысловой и А. Темкиной. СПб: "Дмитрий Буланин", 2002.