Я тут, увлекшись прогулками по весеннему Петербургу, потянула мышцу на ноге. Ну потянула и потянула, неприятно, конечно, но не смертельно. Доктор так и сказал – жить будете. И на работу ходить – тоже. И вот уже неделю я хромаю по нашему метро и с ужасом думаю о времени, когда моя походка перестанет быть стремительной не потому, что я переборщила с прогулками, а в силу возраста. И вот уже неделю с большим, чем прежде, сочувствием наблюдаю за пожилыми людьми, пользующимися самым популярным в мегаполисах общественным транспортом.
Вот, скажем, станция метро «Садовая». Чтобы выйти из нее, нужно сначала преодолеть с десяток ступенек, затем обширную площадку, затем еще, кажется, ступеньки, затем некороткий коридор до эскалатора. Затем еще коридор и ступени подземного перехода. Чтобы перейти с «Садовой» на «Сенную» или на «Спасскую», тоже придется скакать по ступенькам. И так на многих станциях метро. А если под землей ступенек нет (как на «Горьковской», например) – не расстраивайтесь, они обязательно вам встретятся на выходе из вестибюля.
Кто хоть раз в жизни хромал, прекрасно знает, как тяжело даются эти спуски и восхождения, но в нашем метро таких подъемов – как грибов после дождя в лесу, где не ступала нога человека. А сколько их в городе – не сосчитать! Почти все подземные пешеходные переходы – это обязательно ступеньки. Да, на многих установлены приспособления для спуска на колясках, но ведь кроме инвалидов-колясочников есть еще и просто люди с больными ногами. Как тут не вспомнить наших ближайших европейских соседей – Финляндию, Швецию, где в крупных городах у каждой ступеньки есть альтернатива в виде эскалатора или лифта. Даже если это ступеньки, ведущие в подземный переход.
Здесь, конечно, время ругать на чем свет стоит наших строителей и чиновников, а заодно и архитекторов, которые все эти спуски-подъемы спроектировали, одобрили и построили. Но мне, хромающей последнюю неделю по нашему метро, думается совсем о другом. О том, как стремительно, буквально на глазах у одного-двух поколений, наше общество вычеркнуло из жизни такое обыденное, в сущности, явление, как старость.
Даже на словах мы пытаемся толерантничать, считая почему-то слово «старик» ругательным и заменяя его на «пожилой человек». Наше общество не то чтобы не уважает старость и сопутствующую ей некоторую физическую слабость, оно предпочитает делать вид, что старости вовсе нет. И нам, пока еще молодым и резвым, она явно не грозит. Следовательно, не нужны эскалаторы и лифты в подземных переходах, скамейки на станциях метро и просто на улицах. Не нужны «пожилые» дикторы телевидения (Николай Дроздов, «задвинутый» с центральных каналов на «Домашний» – не в счет), говорящая голова в ящике непременно должна быть молодой или молодящейся. Посмотрите – на улицах почти нет красивых стариков. Вспомните, как мы восторгаемся людьми, дожившими до преклонных лет: ему 80, а он еще бодрячок, мне бы так бегать в его годы. Бегать! Не думать, не иметь такую же ясность ума или мудрость, не столь же напряженно работать и созидать что-то нужное и важное – бегать! Казаться молодым. Не выглядеть на свои годы.
И вот уже утром, стоя перед зеркалом, ловишь себя на мысли: а не пора ли копить на пластическую операцию? Потому что старость в нашем обществе – это приговор. Работодатель приглашает на работу людей «не старше 45», а тебе уже, положим, 47. Ты борешься, молодишься, обманываешь природу, но все равно наступает момент, когда кто-то посторонний назовет тебя «бабушкой» или «дедом». И тогда опустятся плечи, ссутулится спина, предательски начнут подводить уже давно больные ноги. Ты станешь реже выходить на улицу или, наоборот, – чаще, чтобы всем своим видом и поведением мстить молодым и молодящимся за то, что в их мире тебе больше нет места.
Кстати, доктор сказал, что в моем возрасте нужно быть поаккуратнее с активными пешими прогулками. Ему, доктору, так говорить позволительно. А вы даже не смейте подозревать меня в «моем возрасте»! Как там в фильме про товарища Дынина? «Бодры» надо говорить бодрее, а «веселы» – веселее!
Ирина Ляхова
Источник: nvspb.ru