В том, что о секундах свысока думать негоже, капитан химической защиты Игорь Головчанов знает по собственному опыту. Этот опыт он приобрел, тогда, в 87-ом, за три месяца своего активного участия в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Игорь Борисович тогда побывал не просто, как говорят, в «горячей точке», а на раскаленной крыше. На разворочанной взрывом крыше реактора.
- Это был самый не просто опасный участок. Это само собой. Это эпицентр излучения. Мы, чтоб не «нахватать» слишком много рентген сразу,
могли работать на крыше не более одной минуты! Так что, стоя на крыше реактора, я действительно секунды считал. Поэтому группа из бойцов обязана был действовать предельно слаженно. Все это называлось «дезактивационно-восстановительными работами». Мы занимались тем, что выламывали и выбрасывали радиоактивный хлам.
- Что запомнилось, как самое тяжелое испытание для пожарного взвода, которым вы командовали?
- Пожалуй, это был тот момент, когда на остатки крыши реактора выпал снег. Я был призван красноярским военкоматом в феврале 87-го. Уже семья была, профессия. Преподавал в свои 37 механику в пищевом техникуме. А сам я прежде заканчил наш технологический институт. И воинскую специальность на военной кафедре получил «радиацоно-химическая разведка». Уже капитаном запаса числился. Так что, когда сообщили про аварию на АЭС, я тогда сразу жене сказал, «Марина, чувствую, без меня там не обойдутся. Призовут, наверняка»
Так что обильный снегопад конца украинской зимы мы, сибиряки из сводного батальона 29 бригады, или команда 21-0, что значит команда особого риска, встречали на крыше. Словно коты мартовские!
- Теперь о ликвидации последствий аварии на АЭС уже можно поговорить и, даже, пошутить можно?
- А мы и тогда шутили. Другое дело, что большая часть рядовых солдат, призванных военкоматами из запаса, не очень себе представляла степень опасности, которой мы там подвергались. Многие не имели и восьми классов образования. Меня, бывало, спрашивали: «Командир, а радиация – это газ? Она пахнет? Что, ее не видно - не слышно?» «Нет,» -отвечаю. «А может ее и нет вовсе? Давай все тут разберем в несколько дней и по домам?» Я был преподавателем уже со стажем, как мог, объяснял, что у них обманчивое впечатление о действии радиации. Но многие с недоверием слушали об опасности, которая не видна, но которая находит тебя везде! Потом пришло понимание. Появился лозунг на верху «Папа, тебя ждут дома!» И даже стих родился:
«Если хочешь стать отцом - оберни себя свинцом!»
Много позже выявилась и средне-статистическая продолжительность жизни ликвидатора – 53 года. Я очень не люблю, когда нас зовут «чернобыльцами». Даже в кавычках. Я же не с Украины, я сибиряк! Уж лучше говорите «ликвидатор».
- Игорь Борисович, вы сказали, что время работы наверху – одна минута. А много ли успевал «нахватать» рентген боец за минуту? Были ли попытки командования принудить работать дольше, списать «лишние» дозы, призывать под наше вечное «Давай, давай»?
- Это бы был преступный приказ! Такого приказа просто быть не могло. По крайней мере я таких команд не получал никогда! Я даже не слыхал ни от кого про подобные. Обычная дневная доза и так не была маленькой. Не зря же призывали только отцов семейств. Ликвидатор-офицер тогда в день не должен был получать более полутора рентген. А за все время пребывания в радиоактивной зоне не более чем 25 рентген. Это во много раз больше, чем за год получает житель крупного города, включая всевозможные медицинские рентгенопроцедуры. У рядовых дозы допустимого облучения были, примерно, вдвое меньше. Какие только было возможно, меры безопасности мы там соблюдали. Мы ночевать возвращались к себе в часть. Часть располагалась за несколько десятков километров от АЭС, в деревне Черемошня. По дороге, в поселке Копачи, мы пересаживались с «грязных» машин на «чистые». Они хотя и тоже были «звонкими», но от них дозиметры трещали гораздо меньше.
А у нас самих вскоре даже отношение к таким понятием, как «доза», выработалось совсем иное, чем у гражданских людей. К примеру, у нас жили собаки, сука Доза и кобель Рентген. Часто к нам приезжали артисты из Киева поднять настроение. В такие моменты задача дежурного была изолировать псов. А не то наши Рентген и Доза представляли опасность для артистов, могли и покусать. Концерт в зоне отчуждения тоже проходил в специфичной атмосфере. У многих был так называемый Бета-ожог гортани. То есть, в зале стоял несмолкающий сухой кашель. Само это явление не было опасным для здоровья. Но, неприятно, конечно и перед артистами было неудобно.
- А не было случаев если не отказа, то уклонения, или как говорят теперь, «откашивания» от вылазок на ту же крышу реактора или еще куда-либо?
- Помните, у Высоцкого была фраза, «дети бывших старшин, да майоров…» Это про нас. Мой отец прошел Войну, был награжден боевым орденом «Красного знамени». Мы знали, что это наш черед спасать Родину, это «наша война». Нет, я со случаями отказа выполнить приказ не сталкивался. Может, отчасти, и потому, что люди недопонимали всех последствий, а может, потому, что действительно так были воспитаны?
Потом, по возвращению домой после трехмесячной мобилизации на «ликвидаторство», я опять преподавал. С молодежью, естественно, тесно общался. Чувствую, что теперь молодежь не такая, как были мы. Я их перестаю понимать. Вижу, что они разные. А уж лучше они или хуже нас, пошли бы на радиацию или нет, не возьмусь судить. Мы свой долг исполнили до конца. Я был награжден за участие в ликвидации последствий аварии на АЭС орденом «Мужество»
- Сейчас мы все с тревогой слушаем сообщения о том, как идет ликвидация на АЭС «Фукусима». Много общего или вам видны отличия в ходе событий тех лет и в нынешних японских?
- Все подобные случаи всегда идут либо в штатном режиме, либо нет. Штатное расписание прописывают буквально любое действие каждого члена так называемых «тревожных групп». Если события, что называется, «выходят из-под контроля», то люди часто не знают, как поступать правильно в той или иной нештатной ситуации. Вспомним, наш пример, приезд пожарников на Чернобыльскую станцию сразу после взрыва. У пожарников тушить пожар, это на уровне рефлекса. Раз горит, значит тушим. Эти люди погибли как герои. Но посылая людей на подобные действия необходимо соизмерять степень риска со степенью вероятной эффективностью их действий.
- Я знаю, Вы давно на инвалидности. А у Вас самого как здоровье?
Если средний «ликвидатор» живет полста три года, то я сам уже давно этот рубеж перешагнул. Хотя, здоровье сберечь и мне не удалось. Группа инвалидности давно уже первая. А само присвоение мне звание инвалида, если так можно выразиться по военному, прошло тоже не совсем в штатном режиме. На первых обследованиях в 92 –ом я удивлял врачей. Те просветили, меня, анализы собрали, словом, получили некую картину о моем состоянии здоровья. Спрашивают: «Тут болит, а тут? А такие явления наблюдаются? А вот такие симптомы замечали?» Я на все отвечаю «Да, нет, ничего, пока, плохого не ощущаю» Странно им это. Оказалось, что у меня уже было не все в порядке и с сердечной деятельностью и с кровообращением. Но, вскоре, я действительно все, что положено при таких заболеваниях, ощутил. И сполна! А в прошлом году лишился одной ноги. И других болезней уже букет накопил. Так что, давно был вынужден оставить преподавательство. Но, ничего. Чуть полегче себя почувству
ю, да погода позволит, и я на рыбалку! В остальное время всякие рыбацкие хитрушки мастерю, приманки и прочее. В общем, жизнь продолжается во всех случаях. И после радиации, и на одной ноге!
Записал Сергей Баршай от
Фото из архива Союза «Чернобыль»